Баллада об ушедших на задание. Дот

Сошников осторожно левой рукой убрал руку эсэсовца, закинул на плечо ремень автомата - пусть висит под мышкой, самое удобное положение, чтобы вдруг открыть огонь, - и сказал:

- Пошли.

Он понимал по-немецки почти все и даже кое-что говорил, но ему было далеко до Рэма, а главное - произношение хромало. Поэтому Сошников предпочитал говорить коротко или вовсе отмалчиваться.

Пока все шло нормально.

Успокаивало и то, что Алексей Иннокентьевич, которого несколько секунд было отлично видно в большом угловом окне второго этажа, держался уверенно и даже улыбнулся собеседнику, очевидно самому Хальдорфу.

Если б они хотели со мной расправиться, они бы пристрелили меня издали, рассуждал Сошников, поднимаясь на крыльцо. Или попытались бы обезоружить. Но не тянули бы меня со всем арсеналом в дом. Ни к чему им это…

Уже шагнув за порог, первое, что он увидел, были глаза какого-то эсэсовца, и в них Сошников мгновенно прочел такое, что понял: сорвалось… А в следующую долю секунды он увидел, как на его тень, вырезанную черным на солнечном квадрате у ног, падает поперек шеи что-то черное.

И упал почти одновременно с ударом как подрубленный.

- Вот дохлятина, черт побери, - выругался оберштурмфюрер. - В чем душа держится, а ведь тоже в разведку лезет! Только руки о них пачкать…

Сошников лежал вялым комком и слушал. Вот сорвали автомат. Вынули гранаты. Пошарили - нашли пистолет. Еще ищут… Сколько их здесь было? Двое на верхней площадке, по-моему, безоружные; жаль, точно заметить не успел. Один спускался по лестнице с железным ящиком - он точно без оружия. Справа дежурный, этот при «шмайссере», конечно… И еще один или двое здесь же болтались - ничего о них вспомнить не могу… Ладно. Оберштурмфюрер в одиночку действовать не рискнул бы. Предположим, его страхуют двое, которых я заметить не успел. У очкарика только пистолет в кобуре. Но по шее мне двинули прикладом «шмайссера». Очевидно, и второй при автомате…

Итак, эти двое, обер с моим автоматом и дежурный. Остальные не в счет. Но и эти четыре автомата… Плохо дело. Жаль.

Ножа все-таки не нашли. В левом голенище. Хороший широкий нож. Уже что-то для начала.

Надо заметить, у кого мой автомат. Он на боевом взводе, шпарь сразу. Это выигранные полсекунды, может быть, даже целая секунда…

Вот он, милый, в левой руке у обера…

Сошникова уже волокли к входу в бункер. Оберштурмфюрер за левую руку, другой эсэсовец - за правую.

- Обождите, гады. Один момент… Очухаюсь - сам пойду.

Эсэсовцы отпустили руки. Сошников сел на полу. Потряс головой, фыркнул пару раз, потер шею.

- Ты погляди на эту русскую свинью! - сказал с иронией в голосе оберштурмфюрер. - Он хочет…

Фашист не договорил. Нож вошел в его сердце, а тело с необыкновенной для такого веса легкостью, поворачиваясь в воздухе, рухнуло на стоявшего с другой стороны эсэсовца, и уже вдвоем они откатились под стену.

Так и есть - страховали двое. Вот он, второй - мордастый, отъевшийся боров. Не умеешь даже со спины толково бить - получай от меня спереди.

Три пули как три пуговицы прошили вертикальной строчкой рубаху эсэсовца точно посередине. Он еще стоял и глядел на Сошникова, ничего не понимая, но он уже был не в счет.

Дежурный присел за тумбу письменного стола, но его «шмайссер» лежал в стороне, до него еще дотянуться надо.

Сошников, не целясь, послал две пули под стену, где из-под обера выползал эсэсовец со «шмайссером», резко присел - и нападавший сзади немец «провалился» с неожиданным грохотом: он хотел с маху ударить Сошникова железным ящиком.

Сзади стрелять не будут, не должны, иначе конец, иначе все это без смысла…

Сошников рванулся вперед и письменным столом двинул дежурного об стену. Тот сомлел. Или сделал вид, что сомлел. А, собака, живи. Пули мне сейчас дороже твоей жизни.

Он выскочил наружу и стал рядом с дверью.

Тишина.

Все спокойно во дворе. Только возившиеся возле автофургонов эсэсовцы остановились на минуту, смотрят сюда, на него, на Сергея Сошникова.

- Что там у вас? Кто-то стрелял?

Сергей небрежно махнул рукой и отвернулся.

Двенадцать шагов до бронетранспортера. Спокойно подойти, завести…

До ворот метров тридцать - успею набрать неплохую скорость. С ходу шарахнуть в ворота - глядишь и вырвусь. А если нет - калитка рядом. А там под стеночкой, под стеночкой…

А как же Алексей Иннокентьевич?…

Из двери выскочил дежурный. Так ты еще жив? Удар в шею, второй - в переносицу. А ведь мог бы жить.

Следующий немец от удара сапогом в живот пролетел через весь холл к подножию лестницы.

Сошников остановился в дверях и с бедра расстрелял остальных.

Огромными прыжками вверх по лестнице. Там уже двое. И еще один в стороне, над перилами изогнулся, тянется вперед, хлещет пулями, мазила. Получай! получай! получай!

Алексей Иннокентьевич, кажется, был в левом крыле, вспомнил Сошников. Да, в левом… Оттуда бегут двое, два непомерно больших черных силуэта на фоне торцового окна. И справа бегут еще несколько. Не уйти…

Никто не стреляет.

Своих боятся побить.