Баллада: Осенние пляски фей

— Я повидала немало таких, как вы, мистер Морган. Думаете, что вы лучше всех? Ничего, скоро вы столкнетесь с реальностью, и все ваше остроумие и презрение к авторитетам вам не помогут. Пусть мистер Салливан считает, что вы звезда. Я каждый день вижу, как метеоры вроде вас сгорают в атмосфере.

— Спасибо за совет, — сказал я.

Я играл паршиво. Я стоял на вершине холма, в разгаре роскошного дня, все было до отказа переполнено осенним разноцветьем, волынка звучала отлично, воздух был идеальной температуры, и все равно я не мог сосредоточиться.

Огромное красное «не зачтено» на контрольной Ди.

Список мертвых, который слышал Пол.

Пальцы Нуалы у меня на запястье.

Я закрыл глаза и перестал играть. Медленно выдохнув, я попытался уйти в ту часть меня, куда я прятался на время конкурсов. Сегодня я ощущал ее как недоступную щель, в которую мне, неуклюжему и напряженному, было не протиснуться.

Я снова открыл глаза. Остальные ученики были на репетициях оркестров и индивидуальных занятиях. Это хорошо, никто не услышит, как я лажаю. Может, я и правда метеор, как выразилась Линнет, и после выпуска я стану никем и буду протирать штаны в офисе.

Я смотрел на свою длинную сине-зеленую тень на вытоптанной траве и увидел, как рядом с ней появляется другая.

— Паршиво играешь, — сообщила Нуала.

— Я ценю твою поддержку.

— А я не должна тебя поддерживать. — Нуала обошла меня, чтобы стать лицом к лицу, и при виде ее обтягивающих джинсов и майки всех цветов океана, как ее глаза, у меня пересохло в горле. — Я должна заставить тебя лучше играть. У меня для тебя подарок.

Она протянула руку и разжала кулак.

— Камень… — произнес я, потянувшись за подарком.

Я поднес его к лицу, чтобы рассмотреть поближе: заурядный матово-белый камушек размером примерно с мой большой палец.

Нуала фыркнула и выхватила его из моей руки:

— Это покой-камень! Смотри, глупый человек.

Она положила его в ладонь и начала поглаживать большим и указательным пальцем.

— Для чего он?

Нуала переложила камень в левую руку, а правой схватила меня за большой палец, так же, как держала покой-камень.

— Его нужно гладить, — сообщила она, криво ухмыляясь, — чтобы успокоиться.

Ее пальцы побежали вдоль моего, оставляя за собой невидимые обещания, и, черт возьми, у меня внезапно стали подгибаться колени.

Она улыбнулась и вложила камень мне в руку:

— В общем, ты понял. Камень нужно гладить, когда ты переживаешь или о чем-то тревожишься. Может, тогда ты прекратишь писать на руках. Конечно, ты все равно останешься психованным придурком, но остальные заметят это не сразу.

У меня в горле снова пересохло, однако уже по другой причине. Мне никогда не делали подарков, в которых было столько чуткости и внимания. Не помню случая, когда мне не приходилось изображать радость; теперь, когда я правда был рад и благодарен, простого «спасибо» казалось недостаточно.

Как ни ужасно, первое, что пришло мне в голову, — это колкость. Что-то, чтобы рассеять жар в моих щеках и вернуть мне контроль над собой.

— Потом спасибо скажешь. — Нуала вытерла ладони о джинсы, хотя камень был чистый. — Например, когда в очередной раз забудешь взять с собой ручку.

— Это… — Я запнулся, потому что мой голос звучал странно.

— Знаю, — сказала она. — Играть будешь… или как? Нельзя заканчивать той последней джигой. Она была…

— Ужасна? — нормальным голосом предположил я, засовывая камень в карман и поправляя волынку.

— Я пыталась подобрать более мягкое слово, например… Нет, ты прав. Она была ужасна. — Нуала замолчала, и выражение ее лица изменилось, стало почти невинным. — Может, сыграем мою мелодию?

Я не хотел ей отказывать. Мне казалось, что краткие мгновения ее ясного сознания и неманиакального поведения нуждаются в одобрении.

— Она не подходит для диапазона волынки.

— Мы ее переделаем.

Я скривился. Конечно, мелодию можно ужать, но тогда из нее пропадет вся жизнь. Вся ее радость — в высоких пассажах, а они волынке недоступны.

— Поверь, будет неплохо, — сказала Нуала. Она, наверное, поняла, что говорит почти нежно, потому что сразу же добавила, резко вздернув брови: — Сильнее, чем ту джигу, ты ее не изуродуешь.

— Ха! Твои слова ранят меня, как ножи. Ладно. Докажи, что я неправ.

Я еще раз поправил волынку, Нуала встала рядом. Наши тени на траве слились в одно сине-зеленое пятно с двумя ногами и четырьмя руками. Я взял ее руку и положил на мелодическую трубку. Рука была совсем маленькая, пальцы не могли закрыть все отверстия.

— Ты же знаешь, так не получится, — тихо сказала она.

Я просунул свою руку под ее и закрыл отверстия своими пальцами:

— Давай другую руку.

Она просунула ее под моей рукой, чтобы не мешать, и в итоге все получилось. Безумные сандалии на платформе добавляли ей как раз столько роста, что она могла положить подбородок мне на плечо.

Я сказал странно низким голосом:

— Сначала играем джигу, а потом твою мелодию?

— Ты главный.