Бой на земле подошел к своему предрешенному финалу. Стрельба из недр сбитого «Блэк хоука», подожженного выстрелами американских подствольных гранатометов, уже сошла на нет; не слыхать больше и стонов раненых. Из багрово подсвеченного изнутри бортового люка вываливается наружу последний из защитников вертолета – безоружный, в тлеющих лохмотьях камуфляжа. Хотя в выедающем глаза прожекторном свете правая половина его лица кажется алебастровой посмертной маской, а левая – сплошь черна от спекшейся крови, в нем все же можно узнать автоматчика Клааса. Согнувшись в три погибели и бережно прижимая к животу правую кисть, бур делает несколько неверных шагов и бессильно опускается наземь, никак не реагируя на мегафонные приказы «встать и медленно идти вперед, подняв руки над головой»: похоже, там еще и контузия, минимум средней тяжести.
Мегафон меж тем продолжает «от лица американского командования» сулить раненому «статус военнопленного и гуманное обращение в соответствии с международными нормами»; посулы эти, однако, оказывают на того весьма своеобразное воздействие. Бур, шатаясь, подымается на ноги, и до американской цепи долетает хриплое:
– Gaan kak in jou ma se moer !
Бегущая строка:
Типа-перевод:
–
– По-какому это он – по-арабски? – поворачивается к соседу по цепи один из джи-ай, упуская на миг недобитка из поля зрения; более бдительный сосед же как раз в этот самый миг вжимается в землю с истошным: «Ложи-ись!..» И очень вовремя: в правой, внезапно распрямившейся руке террориста как раз обнаружилась граната с выдернутой чекой…
…Лейтенант Альварес, прижимая окровавленный марлевый тампон к рассеченной осколком щеке, рапортует по рации:
– Так точно, в вертолете одни трупы, все здорово обгорелые. А тот, последний, подорвал себя ручной гранатой – там вообще ошметья… Он перед тем кричал на каком-то непонятном наречии, вроде немецкого, – может, это какие беглые нацисты? …Никак нет, не могу знать. Есть усилить оцепление… – после чего, еще раз окинув взором поле недавнего боя, выдает краткое резюме, не нуждающееся в типа-переводах:
– Shit!!
108
Настроение у бурских коммандос во втором, уцелевшем «Блэк хоуке» тоже, мягко говоря, так себе – несмотря на несомненную успешность первой фазы операции. На застывшее лицо автоматчика Пита просто страшно смотреть; на Витватерсранда, впрочем, тоже. Майор как раз в эти минуты пытается связаться по радио с другими вертолетами эскадрильи, но тщетно: эфир отчего-то напрочь забит буквально на всех диапазонах песней на непонятном языке. Пару мгновений он отрешенно вслушивается в незнакомые созвучия, а потом осторожно прибавляет громкость до максимума. Странный язык, однако. На итальянский вроде не похож… Румынский?
…Четыре птицы со свистом рассекают ночной мрак.
Эти птицы помнят Трансвааль и дым горящего вельда. Ох как они его помнят! Не приведи Господь…
Потому и бьются в окно. Одна вот уже и разбилась – насмерть. Что ж, с птицами такое случается…
(Нота Бени: Кстати, тем из российских – да и не только российских – читателей-зрителей, кто на протяжении данного эпизода занимал на трибунах место за воротами бурской команды, упоенно скандируя на три счета: «Аме! – рика! – параша!!! Победа! – будет! – наша!!!», не мешало бы вспомнить, – куда и зачем направляется сейчас эта самая команда крутого майора Витватерсранда.)
109
Около борта «Крестоносца» пляшет на встопорщенной ночным бризом ряби полицейский катер, мотор которого астматически пыхтит на холостых оборотах. В катере – библиофил Аль-Тараби и трое его сослуживцев, таких же, видать, фанатов научпопа, на борту – одинокий Чарльз Эйч Арчер в гавайской рубашке с крокодилами-пальмами –баобабами и с пультом на поясе:
– Джентльмены, капитан спит, очень крепко спит, вы меня понимаете? И вся команда спит тоже: все устали, потом праздновали начало работ… Вы уже прочли все те книжки, что мы вам надавали? Ладно, мы пошарим в нашей корабельной библиотеке – нельзя ли тут чем помочь. Но только – утром. Часиков в девять, о-кей?