Счастье души утомленной —Только в одном:Быть как цветок полусонныйВ блеске и шуме дневном,Внутренним светом светиться,Все позабыть и забыться,Тихо, но жадно упитьсяТающим сном.Счастье ночной белладонны —Лаской убить. Взоры ее полусонны,Любо ей день позабыть,Светом луны расцвечаться,Сердцем с луною встречаться,Тихо под ветром качаться,В смерти любить.Друг мой, мы оба устали;Радость моя! Радости нет без печали.Между цветами—змея;Кто же с душой утомленнойВспыхнет мечтой полусонной,Кто расцветет белладонной —Ты или я?[49]Но я боюсь, что буду или неправильно понят, или, действительно, из области анализа лирического я незаметно соскользну в сферу рассуждений о темпераментах. Не все ли нам, в сущности, равно, активно ли страстный у поэта темперамент или пассивно и мечтательно страстный. Нам важна только форма его лирического обнаружения. Все, конечно, помнят классическую по бесстрастию пьесу Пушкина 1832 г. о двух женщинах и тютчевский «Темный огнь желанья»,[50] который, вспыхнув так неожиданно, ошеломляет нас своей неприкрытостью.
Совершенно иначе касается желаний Бальмонт. Они для него не реальные желания, а только оптативная форма красоты.
У ног твоих я понял в первый раз,Что красота объятий и лобзанийНе в ласках губ, не в поцелуе глаз,А в страсти незабвенных трепетаний,—Когда глаза — в далекие глаза —Глядят, как смотрит коршун опьяненный,—Когда в душе нависшая грозаИзлилась в буре странно-измененной,—Когда в душе, как перепевный стих,Услышанный от властного поэта,Дрожит любовь ко мгле — у ног твоих,Ко мгле и тьме, нежней чем ласки света.[51](II. 294)Я заметил в поэзии Бальмонта желание—хотя и вне атмосферы упреков и ревнивой тоски — одного женского образа.
У нее глаза морского цвета,У нее неверная душа[52]или
Ты вся — безмолвие несчастия,Случайный свет во мгле земной,Неизъясненность сладострастия,Еще не познанного мной.Своей усмешкой вечно-кроткою,Лицом, всегда склоненным ниц,Своей неровною походкоюКрылатых, но не ходких птицТы будишь чувства тайно спящие, —И знаю, не затмит слезаТвои куда-то прочь глядящие,Твои неверные глаза.[53](II, 84. «Я буду ждать»)Тот же Бальмонт не раз говорил, что он любит измену, и звал нас жить «для измены».
Мне бы хотелось думать, что образ женщины с неверной душой является только символом этой милой сердцу поэта измены, т. е. символом зыбкой, ускользающей от определения жизни, в которую, и одну ее, влюблен изысканный стих.