Баловень судьбы

Любовь сама безмерно велика и слишком благородна
Чтоб подкрепления искать у громких фраз.
Поверьте, миг придет, она сама свободно
Заговорит и скажет все хоть раз.
Что я тебе скажу? Все то, что было тайной
Чем озарен мой ум, чем сердце залито.
Слова любви тебе все сразу брошу
И, наконец, отдам я сердца ношу!
Я нес ее один, она мне тяжела
Мне надо, чтобы ты хоть часть себе взяла!
Я полон весь тобой, я трепещу, дрожу я
Твой взгляд, твои слова мне слаще поцелуя.
Да, вот она любовь и счастлив я любя
Я растворяюсь весь в том чувстве чистом
И я перестаю быть мелким эгоистом.
О, чувствуешь ли ты, скажи мне, дорогая
Как вся душа моя, томясь, изнемогая
От силы чувств своих, летит к тебе в ночи
Слова любви моей — сжигают Вас они?

Последнюю строфу Антон произнес, впившись взглядом в раскрытые навстречу очи Ингрид и она, презрев приличия, вдохновенно отвечала взглядом: — Да!

Спустя пару мгновений она опамятовалась и сказала:

— Вы были очень убедительны, капитан, доказывая мне превосходство чувств над рассудком. Браво!

— Я тоже хочу сказать тост, — вдруг раздался чей-то пьяноватый голос. Антон обернулся и увидел того самого адъютанта в чине майора, который глядел на Ингрид с явно скабрезной улыбкой. Поняв, что сейчас прозвучит что-то недостойное ушей девушки, Антон резко прыгнул в сторону наглеца (благо, что он сидел на одной с ним стороне стола), схватил его в охапку и стремительно вытащил из комнаты, пережимая горло.

Глава двадцать первая. Любовь и дуэль

Далеко оттащить мерзавца не дали его шустрые приятели. Сразу трое вцепились в бешеного егеря и отодрали его от ошарашенного майора.

— Ты что, лейтенантишка, себе позволяешь?! — проревел гренадерский полковник. — Совсем от чувств любовных лишился разума?

— Он ее уже раз оскорбил, — пришел в себя Антон. — Второго раза я допустить не мог.

— А ты понимаешь, что теперь у вас с Лакруа будет дуэль? — все так же яростно ревел полковник. — И он распластает тебя как бог черепаху?!

— Бог все видит, он поможет, — ухмыльнулся бывший атеист.

— Р-рас-тер-заю!! — взвыл адъютант. — Буду отрубать части по частям! Сейчас же!

— Сейчас ты пьян, Симон, — урезонил его полковник. — Егеря этого мы скрутим и подержим в чулане до завтра. Убьешь его к завтраку.

Антон молча повернулся и побежал по коридору к повороту. За ним он остановился, поджидая яростную погоню и сказал по-русски:

— Ну, крутите меня, чмошники…

И стал вспоминать и применять по очереди приемы из айкидо, самбо и дзюдо.

Уложив на пол последнего противника, он наклонился к уху гренадера и сказал:

— Не волнуйтесь, мон колонель, я сегодня здесь переночую, а завтра выйду на сабельную расправу…

Тут, как по заказу, из-за поворота выскочила Ингрид с отчаянным выражением лица. Но оценив диспозицию, разом успокоилась и сказала восторженно-усмешливо:

— Вас, Антуан, нельзя на минуту без присмотра оставить! Быстро следуйте за мной!

Антон широко улыбнулся восхитительной деве и поспешил следом, подмигнув напоследок встающему с пола полковнику. Метров через двадцать Ингрид остановилась, толкнула дверь в стене и, подождав своего альфа-самца, втащила в явно женские аппартаменты. После чего забросила руки на его шею и со стоном впилась в столь желанные губы…

Ночью она лепетала и лепетала, перебирая и поглаживая все части мужского тела, пока не добиралась до самой сокровенной. Антон уже очень хотел спать, но ванька-встанька реагировал по-молодецки, сон отступал на время, чтобы через н-нный промежуток времени навалиться с новой силой. Ингрид же вскакивала с постели, кружилась по комнате и начинала петь, а потом вновь тормошить Богом данного мужчину. Заснул дуэлянт перед самым рассветом — после того, как сон свалил-таки восторженную «Брунгильду».

Час дуэли он проспал. Секунданты не решились, правда, будить любовников и только ходили рассерженными воронами под окнами их спальни. Наконец, Антона будто кто-то толкнул: он вскочил на ноги, подошел к окну и увидел под ним четырех офицеров. Обернувшись к Ингрид, он полюбовался ее безмятежным сном и тихо вышел в коридор.