Бальтазар Косса

Томачелли, действительно, засыпал. Голова его безвольно склонилась, и Косса, выходя из покоя, только кивнул молчаливому служке:

– Помоги господину раздеться и уложи в постель!

У самого Коссы, несмотря на железное здоровье, в этот вечер сильно шумело в голове. Он скидывал одежду прямо на пол, порвал Яндре ворот, пытаясь помочь ей поскорей раздеться, и едва ли не при служанке швырнул на постель. (Знал, знал, что Яндра изменяет ему, знал!)

– Ты шла… Словно плыла по воздуху… – пробормотал, утолив первую страсть. – Теперь ты отяжелела, ты уже не плывешь, ходишь!

– Ты тоже отяжелел, Бальтазар! – возразила она, отодвигаясь от своего мужа-любовника. – И напиваешься не так, как прежде…

Он молча взял ее за предплечье своею железной пястью, встряхнул, повернул к себе, намерясь задать роковой вопрос… Она жарко и тяжело дышала, смежив глаза. Ждала пощечины, или нового прилива страсти. Бальтазар сильнее сжал пальцы, женщина закусила губу и тихо охнула, не сдержав стона.

Косса молча приподнял замершую Яндру, подержал почти в воздухе, но ни о чем так и не спросил. Бросил обезволившее тело на постель, приказал:

– Спи!

Много позже – слышала она или нет, или уже спала? – повторил:

– Спи! Завтра у нас с Томачелли великий день!

Он заснул, кинув ей на грудь тяжелую руку, а Яндра лежала, боясь пошевелиться, и тихо вздрагивала. Слезы текли у нее из глаз по вискам, щекоча кожу, и она не смела поднять руку, чтобы вытереть их.

XXV

Бальтазар Косса в душе не любил Рима. «Стобашенная» (на деле их было больше трехсот) Болонья, возможно, по воспоминаниям молодости, и поразившая его на всю жизнь Флоренция, больше нравились ему. Но отказать огромному, полуразрушенному, воняющему отбросами, нелепо раскиданному по холмам Риму, отказать в его древнем величии, выглядывающем из каждой развалины, из каждой обрушенной базилики, из каждого осколка древних колонн, арок, и гордо высящих доселе триумфальных ворот, воздвигнутых римскими императорами, отказать в мощи и древности этому городу, где все еще высили циклопические громады Колизея, Терм Каракаллы, замка Ангела и Пантеона, было нельзя. И все-таки, когда Томачелли, рассорясь с римской толпой, переехал в горную Перуджу, Косса был почти рад. Этот второй папский город как-то больше лежал к душе, а Томачелли замысливал, к тому же, перебраться в крохотное, после Рима, Ассизи, чтобы быть полностью свободным от всех этих Савелли, Колонна, Орсини и других. Коссе он сказал, перефразируя слова Цезаря:

– Лучше быть первым в Ассизи, чем вторым… Да что, вторым! Чем быть последним в Риме!

Здесь, в Перудже, и был решен окончательно отъезд Коссы в Милан, с предложением о продаже индульгенций на территории миланского герцогства. (Герцогом Джан Галеаццо, некоронованный глава Милана и Павии, к тому времени еще не стал.)

Лошади весело бежали мимо одетых лесом холмов и виноградников, мимо полей и пасущихся стад. Земля, великая и многострадальная земля Италии, казалась издали совсем не разоренной и не больной, хотя кому, как не Коссе, было на деле знать, как живется «освобожденному» кормильцу на итальянской земле! Недаром правитель Милана, Джан Галеаццо Висконти, начал с того, что, захвативши власть, издал четыре года назад указ, запрещающий конфисковать у крестьян любых юридических категорий за долги скот и сельскохозяйственный инвентарь. А еще прежде, своим указом 1386-го года, распорядился уничтожить все феодальные замки, не надобные для обороны страны.

В Умбрии и папской области такого указа не было. Там и сям белели виллы местной знати. Иногда над холмом вздымались башни и зубчатая преграда стен очередной твердыни какого-нибудь графа или барона. Земля Умбрии, древняя и прекрасная земля расстилалась окрест. Голубели, в отдалении, горы, и так спокойно, так легко было на душе!

Однако, почему Коссе, прежде всего, понадобилось отправиться именно в Милан, это следует объяснить.

Столица Ломбардии, Милан, была северными воротами Италии, той части ее, которая пограничьем своим упиралась в громады Альпийских гор. К западу от Ломбардии располагались уже земли Франции – Прованс и Савойя, к северу – швейцарские кантоны, а за ними Германская империя, Австрия, Бавария… На западе, узкой полосою вдоль моря лежали земли Генуэзской республики, на востоке, за чередой городков-государств – Венеция, а на юге… На юге находилась вся остальная Италия, и прежде всего, костью в горле, флорентийская республика и Болонья, а далее – патримоний Святого Петра, закрывающие властителям Милана путь к овладению всей страной.

По землям Милана ведут, сквозь перевалы Альп, торговые пути в северную Европу. (И паломники в Рим идут по этим путям!)

В XI–XII веках Милан возглавляет борьбу с Гогенштауфенами и побеждает в этой борьбе!

Со второй половины XIII века Милан все более уступает Флоренции, но все же это крупнейший из итальянских городов[15].

Это цветущий город. Он стоит на узле стратегических дорог и, быть может, потому сохраняет в значительной степени феодальную структуру.

В Милане изготовляют лучшее в Европе оружие, лучшую сталь.