«Мне не раз говорили, что они делают со своими главарями при [их] смерти дела, из которых самое меньшее – сожжение, так что мне всё время очень хотелось познакомиться с этим, пока не дошла до меня [весть] о смерти одного выдающегося мужа из их числа… А именно: если [это] бедный человек из их числа, то делают маленький корабль, кладут его в него и сжигают его [корабль]… Когда же наступил день, в который должны были сжечь его и девушку, я прибыл к реке, на которой [находился] его корабль, – и вот он уже вытащен [на берег] и для него поставлены четыре устоя из дерева хаданга и из другого дерева [халанджа], и вокруг них поставлено также нечто вроде больших помостов из дерева. Потом [корабль] был протащен, пока не был помещён на это деревянное сооружение… Потом явился ближайший родственник умершего, взял палку и зажёг её у огня. Потом он пошёл, пятясь задом, – затылком к кораблю, а лицом к людям, [держа] зажжённую палку, в одной руке, а другую свою руку на заднем проходе, будучи голым, – чтобы зажечь сложенное дерево, [бывшее] под кораблем. Потом явились люди с деревом [для растопки] и дровами. У каждого из них была палка, конец которой он зажёг. Затем [он] бросает её в это [сложенное под кораблем] дерево. И берётся огонь за дрова, потом за корабль, потом за шалаш, и мужа, и девушку, и [за] всё, что в нём [находится]. Потом подул ветер, большой, ужасающий, и усилилось пламя огня и разгоралось это пылание… И в самом деле, не прошло и часа, как корабль, и дрова, и девушка, и господин превратились в золу, потом в [мельчайший] пепел…
Потом они соорудили на месте этого корабля, который они [когда-то] вытащили из реки, нечто вроде круглого холма и водрузили в середине его большое бревно маданга, написали на нём имя [этого] мужа и имя царя русов и удалились…» (Крачковский 1956, 102–115).