Балтийцы идут на штурм! (с иллюстрациями)

— Мы не имеем возможности церемониться с теми, кто не желает сложить оружия, — сказал он.

Когда Антонов-Овсеенко узнал, что расположенный в Харькове 2-й Украинский полк подвержен влиянию петлюровцев, но из казарм не выходит, а только митингует, он посоветовал нам прощупать хорошенько настроение солдат. Нужно было выяснить, не удастся ли повести эту часть за собой или хотя бы расколоть ее.

В «гости» к петлюровцам, занимавшим в то время Москалевские казармы, взяли самых лучших наших ораторов — Берга и Железнякова. Но как они ни старались — им не удалось растопить лед недоверия пехотинцев. Они кричали, что будут с нами разговаривать только тогда, когда мы уберем пушки с Холодной горы и вернем захваченные броневики.

Примерно так же встретили нас в другом полку. Мы доложили Антонову-Овсеенко, что, по нашему мнению, уговоры ни к чему не приведут. Он приказал разоружить обе части. Эту операцию удалось провести быстро и без лишнего шума. Очень помогли нам трофейные броневики.

Положение в Харькове резко изменилось. Ревком стал полновластным хозяином в городе. Привезенные нами из Тулы винтовки и пулеметы были розданы красногвардейцам, часть оружия отправили рабочим Донбасса.

Вскоре в Харькове было образовано первое советское правительство Украины.

[183]

Антонов-Овсеенко приказал нашему отряду отправиться в Чугуев и разоружить там юнкерское училище. Юнкера не признавали Советскую власть, разогнали местную рабочую милицию, арестовали делегацию Харьковского ревкома. Нам предписывалось привести этих горячих юнцов в чувство.

Учитывая, что ряды балтийцев заметно поредели, Антонов-Овсеенко направил к нам прибывших из Твери красногвардейцев. Теперь матросы составляли лишь небольшую часть отряда.

В Чугуев двинулись двумя эшелонами. С нами пошли и путиловские бронеплощадки. Оказалось, что город расположен в стороне от железнодорожной станции и отделен от нее холмом. На это возвышение мы немедленно поставили пушку, взяв юнкерское училище на прицел. От орудия провели к штабному вагону нитку полевого телефона.

Мы не хотели напрасно проливать кровь и попытались мирно договориться с командованием училища, но переговоры затянулись. Начальник училища отвергал два основных пункта наших требований: сдать оружие и отправить всех юнкеров в Харьков.

ведя, что разговоры приносят мало толку, я приказал осветить юнкерское училище прожекторами и выпустить в его крышу два-три снаряда. После этого не прошло и получаса, как из Чугуева примчалась к нам в штабной вагон целая делегация. Среди прибывших был городской голова и несколько именитых граждан. Они в один голое умоляли нас не стрелять больше из пушки и клялись, что помогут договориться обо всем с юнкерами.

Оставив их у себя заложниками, штаб в свою очередь отправил в училище трех человек во главе с Железняковым. Оттуда вскоре к нам пожаловал сам начальник училища. Мы подумали, что он приехал с известием о капитуляции, но оказалось, что он просит перемирия. Тогда я взял трубку телефона, чтобы, приказать артиллеристам открыть огонь. Только после этого начальник училища принял все наши условия. Мы отобрали у юнкеров оружие, а их погрузили в вагоны.

Все обошлось как будто хорошо. Правда, не без неприятности. Утром местные жители пришли к нам в штаб с жалобами, что люди из нашего отряда провели несколько самовольных реквизиций. Это уже было чрезвычайное происшествие. Несмотря на все старания, виновных разыскать не удалось.

[184]

Вернувшись в Харьков, я доложил о случившемся Антонову-Овсеенко. В последующей беседе с жим высказал мысль, что отряд с таким пестрым составом трудно поддается управлению, его нужно переформировать. Владимир Александрович согласился со мной. По его распоряжению балтийцы были возвращены в Петроград.

Шли последние дни 1917 года. Заснеженный Петроград казался посуровевшим и малолюдным. Зимний ветер с Финского залива забирался под бушлаты, пробирал до костей. Мы с Железняковым шагали по улицам, направляясь в Адмиралтейство. Холод заставлял нас ускорять шаг, так что к концу пути мы почти бежали.

В Адмиралтействе товарищи встретили нас радушно, до отвала накормили, рассказали о всех новостях. Мы, например, узнали, что флотом теперь управляет морская коллегия в составе матроса Дыбенко, мичмана Раскольникова и капитана 1 ранга Иванова. Работает она дружно, с делами справляется. Правда, первые недели после победы революции офицеры из Морского министерства и Морского генерального штаба пробовали заниматься саботажем, но после ареста нескольких человек образумились.

В тот же день я и Железняков встретились с Дыбенко. Он занимал огромный кабинет морского министра. На письменном столе рядом с массивным чернильным прибором лежала матросская бескозырка и стоял на домятой газете железный чайник.

Дыбенко мы видели в последний раз в сентябре перед отъездом на II Всероссийский съезд Советов. С тех пор щеки его заметно ввалились, а борода прибавила в длине. Но, как всегда, от него веяло энергией и решимостью.