Бальзак

В то время, когда возникла романтическая школа, лишь один начинавший поэт чувствовал себя если не совсем привольно в этой среде, то все-таки как бы в своей родной сфере. Он с самого начала смотрел на современников и на предыдущее поколение как на почву для своего художественного творчества, как на свой материал и неистощимую сокровищницу. И этот единственный поэт был Бальзак.

I

В роскошной Турени, в этом «саду Франции», – стране, произведшей на свет Рабле, – родился весною 1799 г. и Оноре де-Бальзак, натура необыкновенно богатая, полная сил, с горячею кровью и изобретательная. В одно и то же время грубый и нежный, суровый и чувствительный, способный к мечтательности и к зоркому наблюдению, он соединял в своем сложном духовном организме способность глубоко чувствовать с талантом гениального созерцания, серьезность исследователя с причудливостью веселого рассказчика, дар изобретателя с наклонностью художника изображать в неприкрытой наготе форм то, что он наблюдал, прочувствовал, открыл и создал. Он был как бы создан для того, чтоб отгадывать и разглашать тайны общества и всего человечества.

Крепкого сложения, среднего роста, широкоплечий, угловатый, с летами склонный к полноте, он был наделен толстою шеей атлета, белою, как у женщины, черными волосами, жесткими, как лошадиная грива, наконец взором отважным, как у укротителя львов. Глаза его сверкали как два алмаза и, казалось, видели сквозь стену, что делается в домах, и читали в сердцах людей, как в открытой книге. Это был истинный Сизиф труда.

Бедным, одиноким юношею пришел Бальзак в Париж, влекомый неодолимою страстью к литературе и надеждою составить себе имя. Отец его, как и все отцы, был недоволен тем, что сын, за которым никто не признавал особенных талантов, предпочел юридической карьере литературную, и поэтому он почти вполне предоставил его самому себе. И вот он сидел на своем мрачном чердаке, беспомощный, в холоде, закутавшись в плед, с кофейником с одной стороны стола и чернильницей с другой. Он смотрел на кровли домов громадного города, который ему суждено было впоследствии не раз изображать и обратить в свое духовное достояние. Вид из окошка был не обширен и не красив: обросшие мхом кирпичи, то освещаемые солнцем, то омываемые дождем, водостоки, печные трубы и дым. Комната была неудобна и некрасива. Холодный ветер дул в двери и окна. Мести пол, чистить платье, делать нужные покупки по самой дешевой цене – вот те занятия, которыми должен был начинать свой день молодой поэт. А между тем он обдумывал уже большую трагедию «Кромвель». Развлечением служила прогулка по соседнему кладбищу Père Lachaise, откуда все любуются Парижем. С этих холмов молодой Бальзак (как впоследствии его Растиньяк), меряя глазами громадный город, мысленно давал себе слово, что рано или поздно там будут произносить его пока еще безвестное имя и прославлять его. Трагедию он вскоре оставил, – дарование его было нового закала, любило лишь конкретное. Поэтому он не мог мириться с безжизненными правилами и отвлеченностями французской драмы. Кроме того юному отшельнику, который как бы в виде испытания ушел из отцовского дома, нужно было как можно скорее завоевать себе независимость. Он принялся писать романы. Правда, он ничего не пережил, что могло бы дать прочную основу и истинную цену его произведениям, но он обладал живым, необычайно плодовитым воображением, довольно много читал и мог дать своим созданиям приличную форму, свойственную этого рода литературе. Уже в 1822 году он издал под разными псевдонимами пять таких романов, а в 1823–1825 годах их вышло еще больше. При всем своем самолюбии он не превозносился ими, а смотрел на них чисто с финансовой точки зрения. В 1822 году он писал сестре: «Не посылаю тебе романа „Birague“ потому, что это – просто литературное cochoimerie… В „Jean Louis“ найдешь ты несколько забавных шуток и некоторые характеры, но план целого неудачен.

Единственная заслуга этих произведений, милая моя, заключается в том, что они принесли мне тысячу франков. Впрочем эта сумма дана мне долгосрочными векселями. Заплатят ли ее?» – Кто прочел хоть два из первых произведений Бальзака, тот не признает этого приговора слишком строгим.

В них есть некоторая verve – вот все, что можно сказать о них хорошего.

Но весьма сомнительно, чтобы когда-нибудь та единственная заслуга, которую Бальзак признает за ними, была значительна и существенна. И мы думаем так не потому только, что Бальзак в своих романах изображает в невыгодном свете издателей, награждающих его векселями[1], – нет, мы знаем, что он в 1825 г., доведенный до отчаяния своим стесненным положением, вдруг решился на время оставить литературу и зарабатывать хлеб книжною торговлей и типографским делом.