Бальзак

Сперва г-жа Ганская — это видно из писем и заклинаний Бальзака — решительно противится его последнему требованию. Она, очевидно, не вполне ему доверяет. Биографы и психологи вели дурацкий спор о том, любила ли г-жа Ганская Бальзака или вообще не любила, как будто понятие любви однозначно, резко определенно, неизменно и не подвержено ни колебаниям, ни торможениям, ни противоречиям. Может быть, как показывает вся ее позднейшая жизнь, она и была чрезвычайно чувственной женщиной, но страсть никогда не туманила ее настолько, чтобы она забыла о своем происхождении, о своем добром имени и о своем положении в свете. Ее карие глаза видели все очень ясно, за ее мраморным челом, которым так страстно восхищался Бальзак, скрывались холодные и ясные мысли. Сначала г-жа Ганская в полную противоположность Бальзаку, нетерпеливо стремящемуся связать ее с собой всеми узами, вовсе не хочет, чтобы эти отношения, в которых она невольно зашла слишком далеко, налагали на нее какие бы то ни было обязательства. Всю жизнь ее чувства к Бальзаку остаются зыбкими, ибо она по-разному воспринимает его и в зависимости от обстоятельств судит о нем по-разному. Ганская восхищается Бальзаком-писателем, но она видит и его человеческие слабости. Еще в те годы, когда злобная и мелкая парижская критика ставит Бальзака на одну доску с Александром Дюма и прочими сочинителями романов, Ганская видит его величие, которое одиноко возвышается над своим веком. Но с той же неумолимой ясностью она видит комическую сторону его преувеличенных любовных экстазов, видит его мелкую ложь — «ложь во спасение»; даже когда она, как женщина, поддается его страсти, в ней аристократка страдает от плохих манер, от дурного вкуса, от мании величия этого закоренелого плебея. Весь гашиш, которым Бальзак пропитал свои письма, не может заставить ее закрыть свои бдительные глаза. Ее тщеславие и любопытство тешит этот сильный и странный аромат обожания, и все же она не покоряется ему. С самого начала она совершенно ясно оценивает их взаимоотношения, как об этом свидетельствует ее письмо к брату, написанное из Невшателя:

«Я, наконец, познакомилась с Бальзаком, и ты спросишь, испытываю ли я по-прежнему слепое восхищение или уже исцелилась от него. Вспомни, ты всегда пророчествовал, что он будет есть с ножа и сморкаться в салфетку. Правда, второго из этих преступлений он не совершил, зато в первом действительно повинен. Конечно, это очень неприятно, и, когда он делал промахи, которые можно объяснить „дурным воспитанием“, я при случае пыталась исправить их, как если бы их, к примеру, делала Анна. Но все это только внешняя сторона. В нем есть нечто бесконечно более важное, чем хорошие или дурные манеры. Его гениальность электризует и поднимает тебя в высочайшую область духа. Его гений заставляет тебя вознестись над собой. И благодаря ему ты начинаешь понимать и постигать, чего не хватало в твоей жизни. Теперь ты снова скажешь, что я экзальтирована, но уверяю тебя, что это не так. Нет, мое восхищение никак не делает меня слепой к его недостаткам, а их немало. Но он любит меня, и я чувствую, что эта любовь самое драгоценное из всего, чем я когда-либо обладала. И если сейчас мы должны будем расстаться навеки, она будет гореть вечным факелом перед моими ослепленными глазами, перед бедными моими глазами, которые так устают, когда я думаю обо всем убожестве и мелочности тех людей и того мира, которые меня окружают».

Эти строки, написанные Незнакомкой, вероятно, искреннее всех писем Бальзака. Она была женщиной, и она должна была гордиться тем, что ее любит человек столь гениальный. Она была очень честолюбива и понимала, что в качестве адресата, которому направлены его письма, она стала хранительницей документов, которые переживут свое время. И поэтому сама она, незначительная, безвестная украинская помещица, она, такая заурядная и нетворческая личность, тоже войдет в историю. В сущности, позиция, которую она заняла, удивительно сходна с позицией герцогини де Кастри, для которой было тоже счастьем и гордостью знать, что знаменитый писатель домогается ее благосклонности, что он прославляет, обожествляет и даже осаждает ее. Герцогиня не испытывала к нему любви и страсти в такой мере, чтобы компрометировать себя с ним. Ганская тоже отвергает домогательства Бальзака, когда он настойчиво твердит: «Отдай мне твою любовь! Не отказывай мне в самом главном, в любви!»

Она понимает, как дурно и бесчестно за спиной мужа и дочери, пользуясь соучастием подкупленной гувернантки, скрывая лицо под густой вуалью, красться в номер гостиницы к Бальзаку. И, вероятно, бахвальство и чрезмерная развязность Бальзака тоже поколебали ее доверие к нему. Она боится, что он разболтает о ее жертве и даже опишет ее в своих произведениях. Но он клянется ей, что его чувство, его благодарность никогда не дадут ему сделать это.

«Ты увидишь: близость сделает нашу любовь только нежней и сильнее… Как мне выразить тебе все: меня пьянит твой нежный аромат, и сколько бы я ни обладал тобою, я буду только все более пьянеть».