Бальзак

В одном из мастерских прологов к подобным собраниям автор рассказывает, что он в молодости потерял топор – свое наследство – и остался ни с чем. Тогда он, подобно дровосеку в прологе к книге своего дорогого наставника Рабле, стал вопиять в небу в надежде, что там услышат его и он получит другой топор. Но Меркурий бросил ему записку, на которой начертаны были всего три буквы A V E. Он вертел в руках небесный дар так и сяк и, наконец, прочел это слово наоборот EVA. Но что такое EVA? – Что же иное, как не все женщины в одной? Итак, божественный голос говорил автору: «Подумай о женщине, – женщина уврачует твои скорби, наполнит твою охотничью сумку, она – твой бог, твоя собственность. Av'e, привет тебе! Eva, о женщина!» Это значило, что ему нужно сумасбродными и забавными рассказами о любовных приключениях заставить смеяться читателя, свободного от предразсудков. И это ему удалось. Никогда еще слог его не достигал такого совершенства и не производил такого сильного впечатления. У самого Рубенса не найдете более смелых штрихов и более ярких красок, не найдете и подобной геркулесовской веселости в изображениях нагих фавнов и пьяных вакханок. Ни один художник речи не поднимался в этом отношении выше Бальзака. Прочтите, например, следующий отрывок из обращения к музе, написанного на радостях по случаю окончания нового ряда новелл:

«Смеющаяся дева, если ты навсегда хочешь остаться свежею и юною, не плачь больше никогда! Подумай лучше о том, как бы не ездить на мухах без стремян, как запрягать твоих хамелеонообразных химер вместе с прелестными облаками, а лошадей обращать в радужные образы, накрывать их попонами из кармазинно-розовых снов, а вместо удил давать им темно-голубые крылья.

Клянусь телом и кровью, курильницею и печатью, книгою и шпагою, лохмотьями и золотом, звуком и цветом, если ты воротишься в пещеру элегий, где евнухи набирают гадких женщин для слабоумных султанов, то я прокляну тебя, лишу тебя ласк и любви, лишу…

Ах! вон она сидит высоко на коне на солнечном луче, сопровождаемая дюжиною рассказов, которые от её смеха рассыпаются воздушными метеорами! Она отражается в их призмах сильная, высокая, так смело бессмысленная, бессмысленно спеша навстречу всему, и ее нужно звать давно и хорошо, чтобы следить за её сиреноподобным хвостом с серебристыми блестками, который она извивает при этой игре. Праведный Боже! Она бросилась вперед, подобно сотне выпущенных вечером на свободу школьников, которые кидаются на садовую изгородь из ежевики. В чорту учителя! Полная дюжина! Праздничный вечер!.. Сюда, ко мне, товарищи!»

Справедливость требует заметить, однако, что едва ли во всех «Contes drolatiques» найдется другой такой длинный отрывок, который бы можно было выписать или прочесть громко.