Бальзак без маски

4 августа 1877 года «Жокей» поместил подписанный Морисом Регаром некролог, посвященный Лорану-Жану. В нем описывается внешний облик этого человека: «Лицо асимметричное, фигура совершенно перекошенная… Он не ходил, а словно подпрыгивал, опираясь на палку. Худ был настолько, что гвоздь в его присутствии сгорел бы от стыда за свою тучность. Нос его больше всего напоминал нос хищной птицы». Лоран-Жан нередко именовал себя «мизантропом без тени угрызений совести». При этом его преданность Бальзаку не знала границ. «Добродетели Бальзака, — говорил он, — посрамляют мои собственные, в том числе самую достойную — ничегонеделанье». Будучи завзятым остряком, он особенно ценил в других чувство юмора.

Как и во времена «Истории Тринадцати», Бальзак, не забывший девиз «Один за всех и все за одного», мечтал собрать вокруг себя преданных друг другу единомышленников в некое общество или ассоциацию. Журналисты, конечно, «злыдни», но без них не обойтись. Не может быть, чтобы в редакциях газет совсем не нашлось порядочных людей, верных и надежных. Пускай Леон Гозлан завяжет с ними знакомство, а Бальзак пригласит их потом к себе на обед. Необходимо вооружиться «копьями „Пресс“, алебардами „Котидьена“, ружьями „Журналь де деба“, мушкетами „Сьекля“. Только так можно править миром».

Гозлан составил список. Бальзак просмотрел его и против каждого имени сделал пометку: такой-то не понял «Серафиту», такой-то осудил безнравственность Горио, этот вообще никогда не писал о Бальзаке, этот жалкий трус, про которого и говорить не стоит… Одним словом, безгрешных в списке не оказалось.

По-настоящему счастливо он прожил в Жарди только одно лето 1839 года. Он радовался, что сбежал от сырости и духоты Парижа под сень могучих деревьев; мечтал, что разведет плантацию редких культур (ананасов и апельсинов, особенно ценимых гурманами), будет продавать их на бульварах, а на вырученные деньги жить.

Эгоизм творчества не давал Бальзаку страдать от одиночества, а когда ему становилось слишком грустно, он писал Еве Ганской: «Я вижу в вас лучшую часть собственного „я“. Работать для меня значит любить вас. […] Вы — воплощение моей честности и порядочности».

16 августа Бальзак добился-таки того, что его избрали президентом Общества литераторов, а затем переизбрали 25 декабря. 9 января 1840 года его сменил на этом посту Виктор Гюго.

Он не мог знать, что и здесь его подстерегут акулы бизнеса. Постоянно нуждаясь в деньгах, Бальзак занял у неких дельцов энную сумму под свои будущие театральные постановки. И в сентябре 1840 года в его мирный уголок Жарди явилась целая армия судебных исполнителей в сопровождении мускулистых грузчиков, чтобы помочь ему поскорее освободить помещение.

ДЕЛО ПЕЙТЕЛЯ, ИЛИ ЖЕРТВА ЛЮБВИ

11 ноября 1838 года на Андерском мосту, близ Беллея, некий нотариус по имени Себастьян Пейтель, бывший по совместительству критиком в газете Жирардена, застрелил из пистолета свою жену. Правда, сам Пейтель заявил, что жену убил не он, а Луи Рей, слуга, который целился в него самого, но промахнулся, после чего разъяренный нотариус якобы нагнал убийцу и размозжил ему голову ударом молотка.

Следствие довольно быстро убедилось, что вина за оба убийства лежала на самом Пейтеле, заставшем свою жену, молоденькую креолку, с любовником — Луи Реем.

Гаварни обратился к Бальзаку: «Человека казнят, и только вам под силу его спасти». Свидетельские показания настолько не соответствовали всему, что знал Бальзак о Пейтеле, с которым прежде встречался, что он написал: «В его вспыльчивой натуре они усмотрели лицемерное вероломство и из порядочного человека поспешили сделать преступника, избавившегося от жены с целью получить наследство».

9 сентября Бальзак и Гаварни посетили Пейтеля в тюремной камере. Если Пейтель и убил, рассуждал Бальзак, то сделал это из страсти. Люди же, способные на страсть, заслуживают того, чтобы их оставили жить.

Пейтель был готов взойти на эшафот, не желая поступиться своим достоинством и признать, что жена обманывала его со слугой.

Бальзак ничем не смог помочь Пейтелю. Пейтель был осужден и 28 октября 1839 года казнен на гильотине.

Почему Бальзак принял так близко к сердцу это безнадежное дело? Может быть, его память воскресила дядю Луи Бальса, казненного в Альби в 1819 году? Бернар-Франсуа страшно не любил, когда в семье вспоминали про этого дядю. Не всколыхнуло ли дело Пейтеля в душе Бальзака застарелые угрызения совести? Во всяком случае, оно стало еще одним доказательством того, что помимо суда юридического со всеми его кассациями и прошениями о помиловании существует и другой суд — суд писателя. В «Сельском священнике» Жан-Франсуа Ташрон, подобно Пейтелю, никому не откроет имя женщины, ради которой он пошел на убийство. Отчаянные головы черпают свои силы в гордыне; не признавая себя виновными, они, как им кажется, очищаются внутренне от своих грехов.

«ОЖИДАЯ ОТ БУДУЩЕГО ОДНИХ НЕПРИЯТНОСТЕЙ, ЛЕГЧЕ ВСЕГО ПРОСЛЫТЬ ПРОРОКОМ» [45]