Бальзак без маски

16 февраля из Киева пришли плохие новости. Еще будучи в Париже, Бальзак боялся даже легких сквозняков. На этот раз на него обрушился «ураганный шквал». «4 дня в лихорадке, 20 дней в постели». Во время болезни «его столь вожделенные чаяния» оставались туманными. Но он не сдавался. Он настоятельно требовал от матери, чтобы дом был «во всеоружии» к 1 апреля.

После 16 лет ожидания он наконец сможет прилюдно обнять Еву. Но хватит ли у него на это сил? Год строгого постельного режима и методы лечения Кноте ввергли больного в состояние полнейшей атонии: он еле держался на ногах.

Когда Ева Ганская получила в мае 1849 года письмо от генерала Бибикова, генерал-губернатора Киева, в котором именем царя сообщалось, что в случае замужества с господином де Бальзаком она лишается прав на собственность, возникла необходимость избежать воплощения этой угрозы в жизнь. 3 марта 1850 года Бальзак смог наконец объявить госпоже Бернар-Франсуа де Бальзак, что «ее невестка Ева приняла наконец, чтобы устранить все препятствия, героическое и в высшей степени материнское решение: она передает все свое состояние детям».

Еву и Оноре благословил и сочетал браком в приходе Святой Варвары в Бердичеве посланник епископа Житомирского, граф аббат Озаровский.

«Повторяющиеся друг за другом случайности образуют нечто вроде Провидения», — писал Бальзак в «Цезаре Биротто». Внешне он жил, полагаясь на случайности, вдохновение, капризы и творческое опьянение. В то же самое время он создал фильтр, регулирующий мировой опыт. Этот фильтр состоит из величайшего произведения «Человеческая комедия» и желания любви, которое вынудило норовистую графиню Ганскую выйти за него замуж и жить в течение 32 лет после его смерти в «любовном гнездышке» на улице Фортюне, переименованной в улицу Бальзака.

Нет ни малейшей заслуги Бальзака в том, что Ева приехала в Париж, то есть преодолела предрассудки самой традиционалистской, самой конформистской аристократии, этой самой формалистской, самой щепетильной и педантичной европейской касты. Ева Ганская была неразрывно связана с олигархическим обществом, с той частью Польши, где небольшая кучка собственников постоянно наращивала свое влияние, расширяла свои владения и увеличивала свои богатства, идя на сговор с русскими. Эти огромные владения были опутаны долгами, поскольку крупные землевладельцы вели тот же образ жизни, что и Ганские. Оторвавшись от родного народа, они развеивали свою скуку по городам и весям: в Риме, Женеве и Вене, но главным образом в Дрездене, где возвестили о себе оба саксонских короля, Август II (1687–1733), вынужденный отречься от престола в пользу Станислава Лещинского, «двоюродного деда» Евы Ганской, который вступил на трон при поддержке шведского короля Карла XII и который, впрочем, правил лишь в течение пяти лет (1704–1709). Станислав вновь стал претендовать на царство и в течение трех лет (1733–1736) был королем благодаря вмешательству своего зятя, Людовика XV. По Венскому договору 1738 года он получил в качестве компенсации Лотарингию и герцогство Бар, которые после его смерти в 1766 году вновь отошли к Франции.

Польский двор, приехавший в Лотарингию, сохранил свои знаки отличия, титулы, мудреную генеалогию. Любомирские или Ржевуские, приходившиеся Еве Ганской родственниками, все без исключения были охвачены «герцогоманией», как говорил Стендаль, или, вернее, «княземанией». Они жили воспоминаниями о въезде во Францию Марии, супруги Людовика XV. Впереди ехал ее «оруженосец» князь Жак-Александр Любомирский, получивший титул Почетного француза. Таким образом, появление Евы Ганской во Франции было подготовлено длинной чередой ее предков. Но этот дружественный союз прервала Французская революция, которая не пощадила, как мы видели, ни графиню Ржевускую, тетку Евы Ганской, брошенную в тюрьму, а затем гильотинированную, ни ее 5-летнюю дочь Розалию, брошенную в Консьержери.

Приехав в Париж, Ева Ганская поселилась в ненавистном ей доме. Но вскоре ее мнение о нем переменилось. И она прожила там вплоть до самой своей смерти, последовавшей 10 апреля 1882 года, то есть 32 года. Она вложила в этот дом очень много денег. Эта сумма исчислялась 130 тысячами франков. «Наши долги», как говорил Бальзак, были более значительными. Они достигали примерно 500 тысяч франков. Именно столько заплатит в 1882 году баронесса Саломон Ротшильд, чтобы вступить «в пользование этим домом через месяц после кончины госпожи де Бальзак».