Бальзаковские женщины. Возраст любви

«Я нашел в ней все, что может польстить безмерному тщеславию животного, именуемого человеком, а ведь поэт, разумеется, наиболее тщеславная его разновидность; но почему я вдруг заговорил о тщеславии, нет, оно тут ни при чем. Я счастлив, бесконечно счастлив, как в мечтах, без всяких задних мыслей. Увы, окаянный муж все пять дней ни на мгновение не оставлял нас…

Но главное — это то, что нам двадцать семь лет, что мы на удивление хороши собой, что у нас чудесные черные волосы, нежная шелковистая кожа, какая бывает у брюнеток, что наша маленькая ручка создана для любви, что в двадцать семь лет у нас еще совсем юное, наивное сердечко…

Я уж не говорю тебе о колоссальных богатствах. Какое они имеют значение, когда их владелица — подлинный шедевр красоты!.. Я был просто пьян от любви».

И все-таки Бальзак не зря заговорил о тщеславии, ибо не только внешность Эвелины Ганской привлекла его.

У С. Цвейга по этому поводу читаем:

«Он, всегда мечтавший о любовном приключении с аристократкой, действительно нашел в ней женщину большого света, культурную, воспитанную, начитанную, владеющую языками, весьма образованную, как доказывают ее письма к брату, и с великолепными манерами, которые чрезвычайно импонируют Бальзаку-плебею. И потом — снова восторг: она отпрыск одного из знатнейших дворянских родов Польши, и Мария Лещинская, королева Франции, приходится ей чем-то вроде двоюродной бабки».

Бальзак решил поставить на эту «карту» все.

Сначала мадам Ганская в полную противоположность Бальзаку, нетерпеливо стремившемуся связать ее с собой всеми возможными узами, вовсе не хотела, чтобы эти отношения, в которых она невольно зашла слишком далеко, налагали на нее какие бы то ни было обязательства. Ее чувства к Бальзаку оставались весьма зыбкими, ибо она по-разному воспринимала его: с одной стороны, она восхищалась Бальзаком-писателем, с другой — видела все слабости и недостатки Бальзака-человека.

Восхищаться Бальзаком-писателем — это одно дело, но, в отличие от той же мадам де Берни, мадам Ганской недоставало бескорыстного восхищения писателем. В их переписке не чувствуется душевного согласия. Эвелина только и делала, что порицала, проповедовала, рассуждала о том, что хорошо, а что плохо, а он все вздыхал, что их разделяют и взгляды на жизнь, и расстояние.

В разлуке со своей новой возлюбленной Бальзак мечтал о ней, надеялся найти у нее и любовь и сочувствие, какие дарила ему мадам де Берни. Увы!

Мадам Ганская вела себя как суровый судья, не знакомый с законами нужды. Бальзак чувствовал, что она то уязвлена, то горько обижена, а то и почти враждебна к нему. Их переписка то затихала, то разгоралась с новой силой. При этом они годами не виделись.

Чужестранка была так далеко, и вот однажды он дерзнул пожаловаться на ее молчание:

«Вот уже три месяца нет писем от Вас… Ах, как это мелко с Вашей стороны! Я вижу, что и Вы обитаете на нашей грешной земле. Ах так! ВЫ не писали мне потому, что мои письма стали приходить редко? Ну что ж, скажу откровенно: письма мои приходили редко, потому что у меня не всегда бывали деньги на оплату почтового сбора, а я не хотел Вам этого говорить. Да, вот до какой степени доходила моя нищета, а бывало и хуже. Это ужасно, это печально, но это правда, как и то, что существует Украина и Вы там живете».