Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка

Должен признаться, я даже не пытался ее догнать. Мне неудобно было это сделать на глазах у всех присутствующих, наблюдавших за нами, и к тому же в этот момент официантка принесла другие заказанные нами блюда. Я решил сделать вид, что моя спутница просто вышла купить сигарет, и не стал говорить официантке, чтобы она убрала вторую тарелку, — лишь попросил, чтобы отменили заказ на атлантических крабов с рисом, сваренным на молоке, окруженных ломтиками репы, которых Эглантина заказала в качестве основного блюда.

Я с большим аппетитом съел свою порцию жареных устриц, а потом, не ослабляя темпа, пресловутые утиные яйца с гарниром из спаржи. Без особого труда я заставил себя думать о других вещах, а когда мои мысли случайно вновь вернулись к Эглантине, я почувствовал, что все больше и больше устаю от ее капризов и смен настроения; я находил ее уже не такой умной, как раньше, и одно лишь представление о ней как о возможной матери вызвало у меня ощущение, похожее на тошноту.

Ожидая свое основное блюдо, я решил не оставаться за столом, делая вид, будто рассеянно прислушиваюсь к разговорам окружающих (такой вид часто бывает у людей, обедающих в одиночестве), и направился в туалет. Проходя мимо Мейнара, я увидел, что его сотрапезник(ца) еще не прибыл(а). Официант только что поставил перед ним полный бокал виски, заменив им пустой. Сам же он говорил в мобильный телефон, напористо и довольно громко, как человек, наткнувшийся на автоответчик:

— …Это опять я, это по-прежнему я или, точнее, моя тень — ибо что я без тебя?

Я тут же подумал о юной мулатке, которую видел с ним много раз, а еще раньше — с другим, и сказал себе, что эта женщина, несомненно, не испытывает недостатка в поклонниках. Когда я, возвращаясь, снова прошел мимо Мейнара — он обратил на меня не больше внимания, чем в первый раз, — он снова говорил в мобильник, на сей раз уже не таким уверенным и чуть надтреснутым голосом:

— Летиция, я тебя жду, все тебя ждут, весь ресторан тебя ждет, и весь сад, и все розы ждут, и вся ночь…

Мне как раз принесли телятину в белом вине. Однако, едва положив в рот второй кусочек, я вдруг замер, перестав жевать. Не из-за того, что рецепт бабушки Жюльетт был плох, — напротив, он заслуживал всяческих похвал, но из-за истории с утиным яйцом. Ибо в этот момент я понял, что произошло. Словно освещенная вспышкой молнии, передо мной снова предстала та ночь, когда я так перепугался из-за непрошеного визитера. Приоткрытая дверца холодильника! Вот в чем разгадка! Если это вообще можно назвать разгадкой — ибо мотив такого нелепого поступка по-прежнему оставался совершенно неясным, особенно если моим гостем, как я теперь подозревал, был друг мсье Леонара. Рисковать жизнью, пробираясь среди ночи по стене в четыре метра высотой и десять сантиметров шириной, снова рисковать, влезая в окно к человеку, у которого — как знать? — может оказаться оружие, — и все это только ради удовольствия раздавить утиное яйцо между страницами альбома по искусству? Кстати, почему именно этот альбом? Он первым подвернулся под руку? Или?..

Я все еще терзался этими размышлениями, когда мое внимание — а также внимание всех моих соседей — привлек громкий голос, донесшийся изнутри ресторана:

— Парижские и оксеррские лицемеры!

Мейнар собирался произнести очередную речь, обращаясь к сидевшим рядом с ним посетителям, которых я не видел со своего места, но которые, должно быть, принадлежали к сливкам общества, поскольку он заговорил об их «привилегиях»:

— Разумеется, у вас есть все основания сюда притащиться! На встречу хапуг! Со всеми теми деньгами, которые вы высосали из государства и трудящихся!

Слово «трудящиеся» вызвало насмешки. Кто-то из объектов нападения ответил:

— Вы, должно быть, тоже высосали из них немало, иначе не пришли бы сюда и не сидели рядом с «хапугами»!

Но Мейнар, не обращая на него внимания, продолжал свою речь, отхлебывая виски. Иногда он встряхивал бокалом, отчего в нем звенели кубики льда.

— Вы ничуть не стыдитесь своих космических доходов, которых хватило бы, чтобы пожизненно обеспечить тысячи несчастных? Компенсировать им те чудовищные масштабы увольнений с работы, к которым приводит ваша собственная некомпетентность? Этих stock-optiiionnns?

На сей раз никто не ответил. Но Мейнар говорил так громко, словно вокруг него поднялся бурный спор. Даже на террасе посетители с беспокойством прислушивались.

— Думаете, я не знаю, кто вы такие? Знаменитые Центральные магазины! Известные семьи! «Работа, семья, родина!» И деньги в швейцарских банках, на случай, если здесь начнет припекать! Ах, лучшие из французов! Элита! Один-единственный девиз: «Быть на стороне сильного!» Вчера дядюшка Адольф, сегодня дядюшка Сэм! Потомственные предатели!

За соседним столом кто-то кислым тоном произнес фразу, в которой я разобрал только «отпор» и «скандалист». Очевидно, Мейнар знал говорившего, потому что тут же обрушился на него:

— А, прокуроришка! Старый сутенер! Каналья в горностаевой мантии! Правосудие для богатеньких!