Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка

— Да. Так вот, не было никого, кроме двух-трех мух. В течение долгого времени я не осмеливался зажечь свет. Но, как я уже говорил, ставни были закрыты не слишком плотно. И вдруг я испытал настоящий шок, сопровождавшийся мощным выбросом адреналина: покойник подмигнул мне! Я отшатнулся к стене и стал нащупывать кнопку выключателя. И разумеется, как это бывает в кошмарных снах, я все никак не мог ее найти, хотя лихорадочно шарил во всех направлениях. Вместо этого я сшиб на пол какой-то маленький непонятный предмет, который разбился с красивым хрустальным звоном. Застыв от ужаса, с колотящимся сердцем, я ожидал, что сейчас сюда ворвутся возмущенные члены семьи покойного, которые, как мне казалось, где-то рядом, за дверью, но было тихо. Решившись наконец открыть ставни, я понял, отчего мне почудилось это подмигивание: луч солнца пробился между облаками и буквально на мгновение осветил глаза трупа. Я увидел, как тот же луч быстро скользнул по моим собственным ногам и осветил разбитую склянку — к счастью, пустую, но отныне уже не способную содержать в себе даже самое малое количество раствора или мази.

(Боюсь, что я использую здесь не совсем те слова, которые произносил Бальзамировщик. Ему были свойственны взрывы едкого сарказма, достаточно оригинального и порой даже изящного, не лишенного юмора, хотя и самого что ни на есть черного, но его проявления в основном были достаточно сдержанными, порой даже минимальными, — как в тот раз, когда я дал ему заполнить формуляр анкеты банка «Flow» и на вопрос о рождении он лаконично ответил: «Да».)

— В комнате по-прежнему оставалась муха — или мухи, которых я надеялся выгнать, открыв окно. Но они не улетали — очевидно, для того, чтобы усилить мрачную обстановку моей инициации до крайней степени. Да, все же «они» — потому что даже если она была одна, то жужжала за четверых и замолкала лишь для того, чтобы беззастенчиво прогуляться по телу покойного, на коже которого она вскоре проложила себе излюбленные маршруты, протяженностью в целый квартал, если можно так выразиться, потому что, прикрыв ставни на три четверти (чтобы помешать любопытным взглядам снаружи) и закрыв окно (чтобы уберечься от жары), я наконец с грехом пополам раздел покойника.

— Чтобы заняться погребальным туалетом?

— Именно. Раньше этим занимались монахини или некоторые набожные старухи. В деревнях вы еще и сейчас можете их встретить, но все реже. Эта обязанность полностью перешла к нам. Вначале я испытывал настоящий ужас перед ней. Вообще-то это немного напоминает туалет живых: нужно промыть глаза, уши, ноздри, рот… et cetera — все те полости, где быстро скапливаются самые отвратительные жидкости. Но, во всяком случае, уже в то время, о котором я говорю, даже если покойный вымыт и одет, его все равно приходится переодевать. Тогда уже начала развиваться танатопрактика в чистом виде, и речь больше не шла только о том, чтобы проложить определенные участки тела брикетами сухого льда, всего лишь расстегнув воротник и пуговицы на рубашке. Для того чтобы сделать надрезы, всю одежду нужно снять.

— Надрезы?

— Вы сейчас поймете. Но сначала представьте себе, в каком ужасном затруднении я оказался! Обычно эту процедуру проделывают вдвоем, и один из коллег должен быть опытным дипломированным специалистом (а диплом выдается лишь после работы, как минимум, со ста телами). Но мой коллега, как я уже говорил, был в нетрудоспособном состоянии. Шея у трупа совершенно одеревенела, пришлось приподнимать его ледяную спину, разводить руки и стаскивать поочередно оба рукава рубашки… Это было мучение! Брюки мне удалось стянуть с него лишь наполовину, так что они болтались у него на уровне колен все время, пока длилась обработка. Итак, едва лишь я закончил дезинфекцию, отказавшись, впрочем, от борьбы с мухой, в единственном или во множественном числе, как вдруг мне показалось, что на меня обрушился гром небесный: я услышал три гулких удара. Я был настолько погружен в работу, что уже не мог думать ни о чем другом, как только совершать все необходимые действия с наивозможнейшей точностью, почти как автомат — то, что я называю профессиональной холодностью танатопрактика! — и эти неожиданные удары отдались в моих ушах с такой силой, что я вначале даже не понял, откуда они доносились. Но это оказалась вдова покойного, которая стучала в дверь, беспокоясь о том, как идет дело. «Все в порядке, мсье?» Все было в порядке — насколько вообще могло быть в подобных обстоятельствах, — разве что я не заметил, как прошло полтора часа. Можно предположить, что, когда имеешь дело со смертью, в какой-то степени выпадаешь из времени.