Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка

Затем он склонился к Полин, на которую, кажется, имел некоторые виды. Ей это явно не нравилось. Позднее, когда уже перешли к десерту, она дала мне понять, что они «были близки» два года назад. Решительно Полин была близка со всеми! Я смотрел на нее с возрастающим интересом. Со своими черными как смоль волосами, слегка вздернутым носом, большими карими глазами и тем отстраненно-наплевательским видом, который делал ее похожей на Мари Трентиньян,^[65] она и в самом деле была очень привлекательна. Чтобы противостоять искушению, я поискал взглядом Эглантину. Она сидела в одиночестве, опустив глаза, но улыбка, словно изнутри освещавшая ее лицо, делала его еще прекраснее.

Подали вишневый пирог и шампанское. Голоса стали громче, послышался смех. И вдруг раздался громкий крик, сменившийся гробовой тишиной. Рыжая канадка внезапно вскочила и, прижимая к груди салфетку, выбежала из комнаты. Я спросил Полин, видела ли она, что произошло. Она ответила, что нет, но, кажется, тут не обошлось без юного азиата.

— А он недурен собой, этот малыш, — добавила она как бы про себя.

Когда мы с Эглантиной возвращались домой, я спросил у нее, что произошло — она сидела рядом с участниками событий.

— А ты разве не видел? Он опрокинул ей на грудь свой бокал шампанского.

— Кто «он»?

— Банковский уполномоченный. Довольно странный тип. Я тебе после расскажу.

— Нет, сейчас!

— Ну, во-первых, он ко мне приставал. Так, слегка. Задавал всякие «наводящие вопросы», но смысл был очевиден. Понимаешь, о чем я?

— Нет, объясни. — Я улыбнулся и положил голову ей на плечо (за рулем была она).

Она объяснила, что вначале были фразы типа: «Вы бы не слишком возмутились, если бы я слегка вас укусил за ушко?», — которые вскоре сменились другими: «Вы сочли бы абсолютно непристойным, если бы я погладил вашу киску?» Слегка встревоженный, я спросил Эглантину, как она отреагировала.

— Никак, — ответила она. — Вначале я только посмеялась, но потом посмотрела ему прямо в глаза…

— Как именно?

— Очень решительно.

— В смысле?

— С решительным отказом. Так, что после этого никто, можешь мне поверить, не осмелился бы продолжать свои заигрывания. Или, по крайней мере, идти к цели напрямик. Но что-то мне подсказывает, что он не из тех, кто идет напрямик.

— Ну что ж, могло быть хуже, — философски заметил я.

— И еще у него очень странный взгляд, — добавила она.

— Завораживающий, ты хочешь сказать?

— Ему нравится соблазнять, это видно. Но кроме того… я никогда такого не видела: зрачки сильно расширены, и взгляд блуждает где-то далеко, как будто что-то ищет и не находит…

— Может быть, он принимает наркотики.

Эглантина не могла ничего сказать на этот счет. Но, так или иначе, ее собеседник полностью переключил внимание на свою вторую соседку, рыжеволосую канадку, и больше не сказал Эглантине ни слова, что в каком-то смысле было даже лучше. Она какое-то время принимала участие в общей беседе, потом поговорила с мужем Од об Антильских островах, после чего довольно долгое время оставалась в одиночестве. Не прислушиваясь специально, она все же улавливала обрывки разговора Квентина Пхам-Вана и канадки Лиз Ганьон. Кажется, той его довольно откровенные манеры пришлись по вкусу. Эглантина, которая была в Северной Америке, отнесла это необычное для француженок отсутствие кокетства на счет особенностей канадского темперамента. Проблема была в том, что чем чаще канадка говорила «да», тем ее собеседник больше заигрывал и, будучи далек от того, чтобы перейти к действиям, тем не менее задавал ей, словно в качестве прелюдии, все более нескромные вопросы. Потом разговор перешел на ее груди, по правде говоря, весьма объемные и очень заметные в низком декольте — даже скорее вызывающие. Вот с этого момента все и пошло кувырком. Юный Квентин, воспев хвалу правой и левой груди путем сравнения их достоинств (в стиле «Каталога подержанных автомобилей» или журнала «Ваш выбор»), предложил дать каждой свое название (поддержав тем самым «Содружество фуксии», о котором даже понятия не имел). Видимо, устав от всех этих иносказаний, канадка театрально воскликнула: «Так вот же они, делай с ними что хочешь!» — приближая к нему объекты, о которых шла речь. Шутила она или нет? Но так или иначе, в руке молодого человека был только что наполненный бокал шампанского, и это подало ему новую идею. «Нужно сначала окрестить их!» — со смехом воскликнул он и вылил бокал в декольте разгоряченной канадки.

Мы все еще смеялись, как вдруг Эглантина резко затормозила. Возле мясной лавки Лекселленов собралась толпа. Здесь же стояли два полицейских автомобиля с крутящимися сигнальными фарами. Стальные жалюзи на окнах были подняты, и в глубине помещения, возле приоткрытой двери в разделочную, виднелось множество людей в форме. В свете неоновых ламп мне показалось, что я вижу громоздкую окровавленную тушу, скорее всего коровью, но отчего-то в парике.

— Нет, это не корова, — вполголоса ответила мне консьержка, тоже оказавшаяся здесь, — это жена мясника!