Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка

Но Квентин его не слушал. Он стянул футболку и с закрытыми глазами разлегся на спине, подставляя солнцу лицо и торс. Мы с мсье Леонаром оказались не такими рьяными любителями загара, поэтому сели подальше в тенечке и занялись съестными припасами. Когда мы достали стаканы и разлили вино, Квентин, услышав его негромкое бульканье, вскочил одним прыжком, с улыбкой до ушей, и присоединился к нам. Солнце пригревало, еда оказалась превосходной, вино тоже весьма неплохим. Съев последний персик, Квентин снова вернулся к солнечным ваннам, и я, слегка разморенный, тоже лег на траву, но в тени. Тишина была почти идеальной, если не считать шума воды, доносившегося из прачечной.

Вдруг я услышал какое-то потрескивание возле своего бедра, и это вырвало меня из глубин сна, в который я уже начал погружаться (я видел огромный зал в мавританском стиле, который почему-то был одновременно и пляжем, залитым солнцем, где собралось множество людей — один из них был похож одновременно на Кокто и на Бальзамировщика и настойчиво предлагал мне закурить наргиле, чего я не особенно хотел…). Это был первый звонок по моему новому мобильнику, и звонила Эглантина. Она спрашивала, не могли бы мы по дороге обратно забрать Прюн от бабушки — благо что это совсем рядом. Я не мог ответить ей сразу же: мои спутники куда-то исчезли. «Я тебе перезвоню», — сказал я, ища их глазами. Через какое-то время я их заметил: Квентин, совершенно голый, был в воде, а мсье Леонар, на котором по-прежнему была желтая рубашка, сидел на другом берегу Серейн, глядя на него. Молодой человек, отфыркиваясь, плавал разными стилями и наконец, запрокинувшись на спину, полностью перевернулся — так, что его голова оказалась в воде, а ноги в воздухе, словно на соревнованиях по плаванию, — настоящий профессионал! Потом он вылез из воды и принялся отряхиваться, стараясь при этом как можно сильнее забрызгать своего приятеля, а потом открыто набросился на него. Тот сделал вид, что сопротивляется; последовали удары, крики, шуточная драка. Кажется, именно в этот момент со стороны прачечной появилась женщина с двумя девочками. Они тотчас же заметили эту сцену и остановились. На лице женщины появилось недоверчивое выражение, потом она схватила обеих девочек за руки и поспешно удалилась. Те так ни о чем и не догадались. Наконец приятели частично оделись и, держа брюки в руках над головой, переплыли речку и присоединились ко мне. Я по-прежнему лежал на спине под каменным дубом, делая вид, что ничего не заметил.

Оказалось, что проехать через Понтиньи ничуть их не затруднит. Нужно только немного подождать, пока они высохнут. Квентин снова улегся загорать. Я терпеливо ждал, листая «JDD». Там как раз была статья о Кокто с Фестиваля проклятых фильмов, устроенного в Биаррице в 1949 году. Рядом с Александром Астрюком, Эриком Ромером, Франс Рош (все они были до сих пор живы) слева направо стояли Рене Клеман, Жан Гремийон, Раймон Кено, Дониоль-Валькроз^[84] в смокинге, сам Кокто в шляпе и другие великие, уже умершие — здесь они выглядели такими веселыми, такими «живыми»… Фотографическая вечность…

— Вы так думаете? — спросил Бальзамировщик. — Для меня как раз наоборот.

Я спросил, что он имеет в виду. Мсье Леонар ответил, медленно подбирая слова, словно пытаясь сформулировать истину, которая открылась ему совсем недавно:

— На фотографии конечно же нет ни малейшей разницы между тем, кто сейчас является всего лишь горсткой праха, и тем, кого вы можете завтра повстречать на улице. Те же позы, те же волосы, раздуваемые ветром, та же улыбка… Смерть касается живого, хлопает его по спине, обнимает и, так же как и он, строит гримасы, напуская на себя важный вид. Но там, где вы видите вечность, я вижу всего лишь пляску смерти. Не живые возвращают мертвых к жизни, а напротив, мертвые увлекают за собой в могилу живых. Это всего лишь вопрос времени. Рано или поздно придет день, когда все умрут. Но вот что я хочу сказать: все уже мертвы, в той или иной степени. Реально или виртуально все мертвы. В меньшей степени, в большей степени или абсолютно — но все мертвы!

Его голос стал более громким и взволнованным. Казалось, он не просто говорит, а пророчествует, произнося ритмичные заклинания, похожие на некий погребальный рэп. (Или он шутил? Но тогда это было очень хорошо разыграно.)

— Все те люди, там, в городе, здесь и всюду, которых так много, которые сейчас идут за покупками, занимаются своими мелкими делами и думают, что они живы, — ВСЕ МЕРТВЫ! Все дело только в степени. Они действительно будут мертвы через десять лет, два года, два месяца, два часа — не важно. Или через две минуты! Две секунды! Вот и готово (он щелкнул пальцами) — кто-то уже умирает, кто-то мертв, прямо сейчас!

— Так ты, чего доброго, их всех перебьешь, Марко! — воскликнул Квентин, вскакивая одним прыжком. — Пошли, надо сматывать удочки… прямо сейчас!

И он с невероятной грацией подпрыгнул, а потом, перевернувшись в воздухе, прошелся «колесом» по траве в три или четыре оборота, вплоть до того места, где стояли мы.