Bambini di Praga 1947

— Еще какой широкой! Однажды он прямо на коне вскочил через окно в пивную, заказал шнапсу и обратно тем же манером выскочил. Богоуш Караску тоже захотел такое проделать, но задел лбом о верх окна. Его вон там похоронили… — показала смотрительница. И они стали глядеть в зал, в котором стояли загорелые люди в рубахах с засученными рукавами, они размахивали руками, и кричали, и обнимались, и долго смотрели один другому в глаза, а потом по-старомодному лобызались, хлопали в знак доброго расположения друг дружку по спинам и, пошатываясь, направлялись к стойке.

— Так, значит, любили тут князя?

— Еще бы! — воскликнула женщина. — Он ведь как говорил: «Все крали, крадут и будут красть. Я только хочу, чтобы крали с умом.» Во-он тот вон, что лежит лицом в пиве, это княжеский незаконнорожденный сын.

Посреди зала и впрямь лежал пьяный человек, а двое мужчин лили на него из кружки тоненькой струйкой пиво; в конце концов пьяный очнулся, подставил под эту струйку руку, пробормотал: «Дождь пошел». И опять ткнулся лицом в пивную лужу и заснул.

— Вот ведь паразиты! — кричала женщина на стремянке. — На нем же пальто новое!

Трактирщик, мокрый от пива и пота, нес в каждой руке по десять кружек — точно два зажженных шандала. И мужики подсовывали ему бумажные листочки, и он вынимал из-за уха карандаш и делал на них пометки, обозначая очередную кружку пива, и гармонист все отворачивал от инструмента лицо, а барабанщик бил палицей по большому барабану.

— Тот человек в голубой рубашке, какой же он красавец! — произнес Тонда.

— Это который? Который только что допил? А-а, так это аптекарь из города. Когда он не работает, сразу сюда едет, правда, аристократом его не назовешь. Ах, как же долго он не мог утихомириться! Сначала пропил женино приданое, потом выпил весь больничный коньяк, и вино, и спирт… но все не успокаивался, потому что не мог привыкнуть к маленькому городу… сам-то он из Праги. Так однажды какая-то бабка-знахарка ему насоветовала, чтобы он в ярмарочный день приехал на велосипеде на площадь и во все горло неприлично выругался. Он так и сделал и в первый раз даже сомлел, когда вся ярмарка на него уставилась… но во второй и в третий раз, стоило ему выкрикнуть это грубое слово, как с него вся его тоска словно бы слетала… Он теперь первый франт во всей округе, но в нем и капли голубой крови нет… разве что рубашка на нем голубая. А вон того видите, который упал под стол и теперь все никак встать не может?

— Противный такой?

— Ага. Это тоже байстрюк нашего князя, великий скрипач, который кормится тем, что не играет на скрипке. Стоит ему приложить скрипку к шее, как люди сразу за деньгами лезут, чтобы он играть не начал. Я один раз его послушала, так у меня крапивница сделалась. — Смотрительница прудов высморкалась в руку и стряхнула сопли на чью-то могилу. — А зовут его Пепичек Габаску.

— Тсс… Вы ничего не слышите? Вроде бы кто-то шепчется, — сказал Тонда.

— Так это вода голоса разносит, — засмеялась женщина. — Возле дубняка девки купаются, а ведь отсюда до них добрый километр!.. Слышите? Они говорят о парнях… и вот, слышите? Это камыши шуршат вдали… Птичка какая проснется Бог знает где, а ее голос вода сюда тянет, так что кажется, что она у вас в голове проснулась… Вода и ветер — они же что твой репродуктор.

Под кладбищенской стеной две женщины умоляюще заламывали руки и убеждали в чем-то толстяка в черном.

— Это пан священник, — объяснила смотрительница, — он имел честь быть исповедником нашего князя.

— Как хорошо, что вы пришли, — сказала женщина на стремянке, — пожалуйста, уговорите их! Они же сначала все деньги пропьют, а потом мебель переломают!

— Успокойтесь, женщины, — сказал священник и, прислушавшись к пению, вздохнул, — вот ведь несчастная славянская натура!

— Еще, чего доброго, дом подпалят! — озаботилась женщина, стоявшая на велосипедной раме.

— Одно с другим связано, — сказал священник. — Да еще распутство прибавьте…

— Точно, — отозвалась одна из женщин. — Знаете, святой отец, мой муж, когда напьется, такое меня вытворять заставляет. Я, значит…

— И слушать не желаю! — выкрикнул священник. — Тайны ваших спален — это тайны Божии. У вас над кроватью висит святой образ?

— Висит. Но мой-то, мой — ведь он же чистый бык, он же…

— Тихо! — топнул ногой священник. — Почаще исповедуйтесь, Мрачкова, и причащайтесь!

Тут из пивной донесся мощный рев:

— Когда нам было по шестнадцать!..

— Святой отец, ступайте туда! — попросила женщина, стоявшая на велосипедной раме. — Ведь моему от этого и в три дня не оправиться.

— Не знаю, не знаю, — колебался священник. — Не пришлось бы мне метать бисер перед свиньями… Но как поступал Иисус Христос? Он-то ведь сидел рядом с мытарями и распутницами, — подбадривал себя святой отец.