Забелин тоже приходил к ней в больницу и что-то такое сладкоголосо пел… как и Серебровский, про любовь… Вроде бы даже предлагал переехать к нему жить… чтобы, дескать, проверить, получится ли у них. Все-таки он никогда раньше не жил семьей, а потому, возможно, Вере будет с ним плохо. Когда он вещал, Вера в упор рассматривала его и никак не могла понять, почему из-за этого человека она вдруг решила покинуть мир. Что в нем хоро шего-то? Внешне он совершенно непривлекателен. Лицо неплохое, но какое-то чрезмерно бледное. Щеки и лоб изборождены глубокими морщинами, а потому выглядит Забелин куда старше своих сорока пяти. Он сутулый, нескладный, даже когда сидит. Но все эти внешние признаки сущая ерунда по сравнению с тем, что сейчас Вера ощущала его как совершенно чужого ей человека. Даже чуждого. Лишнего. Ненужного ей. Ей хотелось, чтобы он поскорее ушел. Навсегда. Из ее жизни. Мавр сделал свое дело. Мавр может уходить. И она сказала ему именно это. Про мавра. Он сначала не понял. Решил, будто ей хочется, чтобы он выразил свои чувства к ней как-нибудь поцветистее. Он взял ее руку в свою, поцеловал и начал говорить о том, что любит ее, а Вера вдруг заметила кольцо, которое так и поблескивало на ее безымянном пальце. Его кольцо, Сашино. Она высвободила руку из его ладони, сняла с пальца кольцо, протянула Забелину и сказала: «Прощай». Видимо, в лице ее было нечто настолько внушительное, что он этому второму в их отношениях «прощай» сразу поверил до конца, больше ничего не сказал и не спросил, зажал в руке кольцо и вышел из палаты, чтобы больше никогда Веру не побеспокоить. Она была рада этому и не вспоминала его. Отрезала от себя навсегда. Только однажды, когда ей вдруг попалась в руки старая школьная фотография, она вспомнила Забелина и свою странно-страстную любовь к нему. Прислушавшись к себе, она так и не обнаружила никаких чувств к бывшему однокласснику. Что же тогда с ней было? Видимо, любовь – это все-таки болезнь. Возможно, инфекционная. Она заразилась ею через восхищенный забелинский взгляд, обращенный на нее, и долго болела. Результатом болезни стала кровоточащая рана, почти язва на душе, с которой жить дальше было невозможно. Именно потому она и решилась на крайний шаг. Но подоспел Серебровский и современная медицина. Они вылечили ее. Рана на душе затянулась, заросла грубой корочкой, которая вскоре отвалилась, не оставив никакого следа. Душа снова стала чиста и спокойна. На всякий случай Вера разорвала все школьные фотографии, на которых был Забелин. Любовь к нему никогда больше не вернется, и незачем старым фото напоминать о том, что и не должно было свершиться.
Андрей тоже навещал ее в больнице и клялся в том, что никакая Наташка ему и даром не нужна, потому что, кроме Веры, он никого больше полюбить все равно не сможет. Вера напомнила ему его же слова о том, что без любви жить гораздо лучше и что удовольствие от интима мужчины получают в любом случае. Андрей утверждал, что сказал это от отчаяния, а сейчас готов на все, чтобы Вера его простила и вернулась к нему. Вера опять прислушалась к себе и не нашла в глубинах души ни вины перед бывшим мужем, ни необходимости за что-то прощать его. Пожалуй, она не хотела его видеть так же, как и Забелина с Серебровским. Мужчины были ей больше не нужны. Именно это она и сказала Андрею. Он еще долго не верил ей и пытался склонить к новому браку с собой, но Вера однажды так грубо рявкнула на него и послала вон, что он тоже позабыл к ней дорогу и довольно скоро все же женился на Наташке. Вера не сожалела о бывшем муже ни минуты.
Обе дочери тоже приходили к ней в больницу. Обе просили прощения. К ужасу своему, Вера поняла, что даже дочери ей неинтересны. Они уже взрослые. Пусть живут своей жизнью и больше не докучают ей. Как-то так она им и сказала. Милка простилась с ней со словами: «Возможно, ты все же простишь меня позже», но Вера совершенно не растрогалась. Никого перед собой виноватым не чувствовала и сама никакой вины за собой не числила. Просто она вырастила дочерей, дала им все, что могла, а теперь пусть-ка повоюют с жизнью сами.
Таська не могла отстать от нее дольше. Она ругалась и угрожала, что пустится во все тяжкие, если мать ее не простит, но Вера была неумолима. И последним словом, которое она сказала дочери, было «уйди». И Таська ушла.