Банан за чуткость

Как она и думала, он свернул в узкий, уже сумеречный переулок и зашел в подъезд старого трехэтажного дома. А она забежала в тесный, забитый сараями двор и подождала еще немного, пока не вспыхнуло на третьем этаже большое незашторенное окно. Тогда она посветлела лицом и вздохнула глубоко и облегченно, как вздыхает человек, кончивший тяжелую, сложную работу. Она прислонилась спиной к дощатой стенке сарая и стала думать, что вот сегодня понедельник, и, значит, еще вторник, среда и четверг, а в пятницу можно будет случайно встретиться с ним на улице и поздороваться. А он спросит, как отметки в техникуме, и передаст привет Лидии…

Дома в комнате горел свет —Лидия читала. Галя бросила на стул папку с учебниками, повесила пальто. Лидия, не поднимая головы, спросила:

— Ну?

Она кончала педагогический, училась хорошо и уже с третьего курса говорила вот так — коротко и веско.

— Ходила к Зойке, — сказала Галя.

К той самой Зойке, у которой ты была вчера?

Галя почувствовала подвох.

— Вчера я у нее не была.

— Но ведь ты, кажется, пошла к ней?

— Пошла. А ее не было дома.

Лидия подняла голову и посмотрела на нее так, как и должна старшая сестра смотреть на младшую.

— И поэтому ты полтора часа болталась возле Горпроекта?

— Гуляла, — сказала Галя.

Лидия кивнула:

— Понятно. Каждый день ты гуляешь за ним от работы до дома, торчишь под его окнами… Ты собираешь грязь на стройплощадке, которую ведет их мастерская…

Галя поняла, что терять больше нечего. Она взглянула на сестру презрительно и гордо:

— Тебе уже донесли? Или, может, сама шпионила?

— В этом, к сожалению, нет необходимости, — спокойно ответила Лидия. — Могу поздравить — ты уже стала анекдотом.

Галя вдруг заметила, что все еще стоит у двери, как школьница перед учителем. Она пошла к письменному столу, бросив не оборачиваясь:

— Ну и слава богу. Кажется, твой Игорь любит анекдоты?

— Более остроумные.

Даже в иронии сестры чувствовалось ее педагогическое образование.

Галя села к столу, повернув стул боком. Она не нашлась что ответить. Но чтобы не давать преимущества сестре, не совсем кстати съязвила:

— Можно смеяться?

— Можно даже плакать, — сказала Лидия. — И вообще, мне раньше казалось, что у тебя хватит если не гордости, то хотя бы ума не бегать за парнем…

— Я беру пример со старших!

— …который над тобой откровенно издевается…

— А это ты врешь.

— …и вообще говорит, что такой дуры он еще не видел.

Лидия не любила прерывать начатую фразу.

Галя пристально посмотрела на сестру:

— Он это говорил?

Та молчала.

— Дай честное слово.

Лидия, как писали в старинных романах, не удостоила ее ответом.

— Конечно, врешь, — проговорила Галя. Но голосу ее не хватило уверенности.

Лидия сказала с язвительной жалостью:

— Тебе пятнадцать, а ему двадцать шесть.

— Мне шестнадцать, а ему двадцать пять.

— У тебя даже паспорта нет…

— А твой Игорь требовал у тебя паспорт?

— …тебя даже в кино на вечерний сеанс могут не пустить…

— Да ну?

— …Тебе даже в библиотеке не дадут Мопассана .

— Ха! Ха! Ха!

— И вообще, что за манера привязываться к моим знакомым?

— Он не твой знакомый, а Игоря!

— Во всяком случае, не твой. У вас в техникуме достаточно твоих ровесников, чтобы…

— Ха! Ха! Ха!

Лидия спросила:

— Может быть, ты прекратишь наконец это идиотское «Ха! Ха! Ха!»?

— Ха! Ха! Ха!

Видимо, Лидия решила, что для пользы дела лучше говорить спокойней. Она отложила книгу:

— Попробуй рассуждать серьезно. Поставь себя на его место: ну зачем ты ему нужна?

Но Галю еще качала стихия скандала:

— Затем, зачем ты нужна своему Игорю!

Лидия начала быстро краснеть, глаза у нее сузились:

— Не смей говорить пошлости!

— Что хочу, то и говорю! — по инерции огрызнулась Галя.

— Я тебе просто уши нарву!

— Ха! Ха! Ха! Педагогический прием!

— Немедленно замолчи! — крикнула Лидия и ударила кулаком по дивану. Пружины отозвались долгим дребезжащим звоном, и это окончательно вывело ее из себя. — Слышишь?

Галя вдруг поняла, почему так разозлилась сестра. На секунду запнулась, но тут же отрезала с полным сознанием собственной правоты:

— Каждый понимает в меру своей испорченности!

Она пошла на кухню и долго, с демонстративной тщательностью готовила ужин. Подумаешь! Она слишком хорошо знала Лидию. Ничего ей Костя не говорил. И ничего он не знает. А она — пусть знает. Игорю протреплет — наплевать! В крайнем случае всегда можно отбрехаться. Докажите!

Она сняла сырники со сковороды. Поглядела в окно. Прислушалась к пианино за стеной, к неуверенным детским ударам по клавишам.

Вечер впереди лежал длинный и пустой. С Лидией не поговоришь. К Зойке не пойдешь — уроки. А в уроках тоже радости мало.

Жаль, мамы нет. Ходила бы сейчас по квартире, раскидывала вещи — весь Лидин марафет вверх тормашками. Телефон бы трезвонил. Пускай бы хоть обругала — ругается она весело. Может, в магазин бы за чем‑нибудь погнала…

Галя открыла дверь, по очереди ткнула мизинцем во все три дырки почтового ящика. Ящик был пуст. Она посчитала, мама уехала в январе. Значит, еще четыре месяца будут приходить маленькие плотные конверты с тропическими марками и узким штампом «международное»…