Банда

— Паша, — с трудом выговорил он. — Паша… Это самое… Я сейчас все объясню…

— Конечно, объяснишь, куда ты денешься?

— Я сейчас…

— Давай-давай, я подожду, — Пафнутьев не столько рассматривал Худолея, сколько принюхивался. Но никаких подозрительных запахов не уловил.

— Паша, ты должен знать, что вчера… Тебя не было, правильно? Я искал, но не нашел… Водка, понял?

— Вот как сказал «водка», так я сразу все и понял.

— Подожди, не злись…

Взяв Пафнутьева под руку, Худолей отвел его в ближайший сквер, усадил на скамейку, сел рядом. Дыхание его восстановилось, и он смог наконец произнести несколько связных слов.

— Паша, ты просто обязан мне поверить, у меня есть свидетели, и они подтвердят… Твою бутылку я унес с собой в тот же вечер. Угостил ребят… Они знали, что я приду с бутылкой. Предупредил, что один хороший человек, по доброте душевной… Ты — понимаешь, я имел в виду тебя… Здесь я не выпил ни капли, даже не открыл бутылку… Уходя, сунул в портфель и унес с собой.

— А потом в портфеле ее не оказалось? — предположил Пафнутьев.

— Нет! — досадливо отверг Худолей оскорбительную догадку. — Все в порядке, она оказалась там, куда я ее положил.

— Вы ее выпили?

— Во единый дух! Прекрасная водка! Просто на удивление… Ты веришь, что я унес бутылку с собой? Веришь?

— Если еще произнесешь слово «бутылка», я набью тебе морду. Понял? Нет сил слушать.

— Хорошо, пусть так. Тогда сразу… Пленка пропала.

— Какая пленка? — охнул, как от удара, Пафнутьев.

— На которую я снял место происшествия. Нет пленки. Прихожу утром пораньше, думаю, к твоему приходу отшлепаю пару десятков снимков, а это… Ее нет. Она висела возле увеличителя. У меня всегда так… Пленка, которая в работе, висит на виду, чтоб я не забывал о ней… А ее нет.

— Снимки?

— И снимков нет. Ни одного.

— А дверь? Опечатана?

— Знаешь, когда я открыл ее, то не заметил повреждений. Явных повреждений не было, это точно. А если бумажку заменили или надорванную подклеили… Это возможно, но и этого не заметил.

— Так… — произнес Пафнутьев осевшим голосом. — Так… Жить стало лучше, жить стало веселее, шея стала тоньше, но зато длиннее.

— Паша, я ушел трезвым… Если бы дверь осталась открытой, вахтер поднял бы шум, он перед сменой осматривает все двери… Я был в порядке.

— Остановись, Виталий… помолчи. Очень много слов… Я так не могу… Ты пришел на работу за полчаса до начала, так?

— Понимаешь, когда ты мне сказал, что…

— Заткнись. Я задаю вопрос, ты отвечаешь. И все. Ты пришел за полчаса?

— Да. Даже минут за сорок.

— И ни пленки, ни снимков не было?

— Скажу больше — рядом в корзине валялись пробные отпечатки. Понимаешь? Там недодержка, там передержка, всегда первые снимки оказываются бракованными… Я их выбрасываю в корзину. Они плохие…

— Их тоже нет?

— Ни единого. На полу валялись несколько незакрепленных, изображение на них просто почернело… И тех нет. Паша, сними грех с души, скажи… Два отпечатка, которые ты отобрал, — рубчатая подошва и треугольничек на протекторе… Они целы?

Пафнутьев с удивлением посмотрел на Худолея, задумался на секунду и несколько суетливыми движениями раскрыл папку, вынул черный конверт, заглянул внутрь… И облегченно перевел дух.

— Слава богу! — Худолей воздел глаза к небу. — Хоть что-то осталось!

— А теперь слушай меня внимательно, — Пафнутьев положил руку на тощую коленку эксперта, усмиряя его восторги. — Ты кому-нибудь говорил о пропаже?

— Ты что?! Думаешь, я дурак? Да? Ты в самом деле думаешь, что я спившийся идиот? Так и скажи! Скажи! Ну?!

— Виталий, дорогой… Заткнись. Помолчи. Отвечай на вопрос. И больше ни слова. Ты говорил хоть одной живой душе о пропаже в лаборатории?

— Нет, Паша, клянусь.

— И не скажешь. Понял?

— Но тебе-то я уже сказал…

— Значит, знаем об этом только мы двое. Не считая похитителя. Ты ведешь себя так, будто ничего не произошло. Ничего у тебя не пропало и никогда не пропадало. Если хочешь жить.

— Ты пугаешь или предупреждаешь?

— Предупреждаю. Но не преувеличиваю. Если доложишь о пропаже, Анцыферов выставит тебя в течение часа. По статье.

— Паша… Как перед богом!

— Я предупредил. К тебе будут разные вопросы… Ты должен стоять как скала. У тебя все в порядке, ты прекрасный работник, а лаборатория — образец для подражания. И ты тоже — образец для подражания. А теперь катись. Нам лучше встречаться в рабочей обстановке, а не в тени скверов и парков.

— Паша! — Худолей прижал ладошки к груди, склонил голову к одному плечу и прикрыл глаза, выражая покорность, благодарность и твердость. И, тут же повернувшись, странной подпрыгивающей походкой, в которой все шаги, казалось, были разной длины, удалился в сторону прокуратуры.