Банда - 2

- Никаких сомнений, Павел Николаевич! - с неожиданной силой проговорил Невродов. - Никаких сомнений. Только железная уверенность в том, что" уцелеть никому не удасться. Ни мне, ни тебе. Идет массовая криминализация всей страны на всех уровнях. Я повторяю, Павел Николаевич - на всех уровнях. Идут последние схватки. И мы с тобой, хорошие ли, плохие ли, мы с тобой - последние воины. Полководцы продались, армия разбежалась но коммерческим киоскам, по бандам, по зарубежным курортам. В лесах остались последние воины. Ты слышал историю о том, как через тридцать лет после воины на каких-то островах, в каких-то джунглях нашли полуодичавших, состарившихся японцев, которые продолжали воину? Ты слышал об этом?

Невродов вынул платок и; не стесняясь гостя, вытер глаза. Встав, он отошел к окну, пытаясь справиться с волнением. Пафнутьев слышал, как Невродов тяжело несколько раз вздохнул, восстанавливая дыхание, и, наконец, вернулся к столу. - Прост... Бывает. Нечасто, но бывает.

- Бывает, - согласился Пафнутьев и замолчал, не чувствуя за собой права выражать понимание более многословно.

Повторяю, дорогой Павел Николаевич... Мы с тобой последние воины. Обреченные воины. Тем японцам еще повезло, они выжили. И им было что защищать. А нам с тобой защищать нечего. В этом самое страшное. Нет страны, нет закона, нет права. Согласен?

- Hет.

- Почему? - Невродов даже удивился.

- Все есть... И страна, и право. И пока я живой, она продолжается. В джунглях или в городских подворотнях, но продолжается.

- Ты видел расстрел Белого дома?

- Американцы показали.

- Вопросы есть?

- Нет, все ясно. Есть просьба.

- Давай.

- Нужен ордер на обыск.

- Что будешь искать?

- Не знаю... Найду - поделюсь.

- Поделись, - Невродов выдвинул ящик стола, вынул бланк, сходил к сейфу, покопавшись там, нашел печать, жарко и шумно дохнул на резиновый кружочек и с силой прижал к бланку. Пафнутьев даже испугался, не треснет ли стекло под таким весом. - Фамилию и прочее впишешь. Сам и распишешься... Не очень разборчиво. Бумага хорошая, сработает в случае чего... Ты уж на меня зуб не имей... Я объяснил. Зато и от тебя не требую обоснований.

- Понял.

- Уговор прежний.

- Напомните, - не сразу понял, о чем идет речь Пафнутьев.

- Если победа - это моя победа, если поражение...

- Заметано, - Пафнутьев спрятал в карман ордер.

- Один совет, если не возражаешь?

- Давайте.

- Осторожнее. У него ребята отчаянные. Пойдут на вес.

- Быстрота и натиск, - ответил Пафнутьев, поднимаясь.

- Ну-ну. - поднялся и Невродов. - Постой... Тебе ведь нужны люди?

- За тем и приходил.

- Что ж молчишь?

- Робею, - Пафнутьев беспомощно развел руками.

- Когда понадобятся?

- Не скажу.

- Не понял? - насторожился Невродов.

- Победа ваша, поражение мое. А не решения принимать и сроки назначать.

Много раз Пафнутьева выручала полнейшая, вызывающая откровенность. В самый неожиданный момент, когда все пытались друг друга перехитрить, скрывая замыслы и помыслы, он вдруг признавался в нотах, в которых люди сами себе не признаются. И этот его ход ломал сложившееся положение, поговорив, что не верили люди в откровенность и принимали его слова за еще более хитрый ход. Пафнутьев знал - откровенность сильное оружие, которое действует безотказно в схватке с суровым начальством, бестолковым подчиненным, любимой женщиной. Как-то Таня спросила его, почему он к ней все-таки ходит, хотя и не слишком часто.

- Другие прогоняют, - ответил Пафнутьев. Таня рассмеялась, он тоже усмехнулся, напряжение было снято, но оба знали, что шуткой тут и не пахло, он ответил чистую правду.

О, как часто мы принимаем за шутки самые сокровенные, заветные слова ближнего. И ведь знаем, прекрасно знаем, что не шутка это, что о наболевшем разговор, что это крик о помощи, если уж на то пошло... А мы весело смеемся, похлопываем по плечу, дескать, молодец! И сбегаем, пряча глаза, и машем прощально рукой, дескать, рад был повидать. Потому что если отнестись к его словам как они того заслуживают, как мы их поняли, ведь поняли все-таки, то придется выслушать еще много чего, придется принять участие в бедах этого человека, в его болях, в его спасении. А на это у нас нет ни сил, ни времени. Да и желания, если откровенно, тоже нет. Своих бед хватает, свои бы печали разгрести, самого бы себя понять и утешить. Какое участие, какое спасение... Господи, на новогоднюю открытку не хватает сил и духа.

Невродов некоторое время сидел молча, набычившись, исподлобья глядя на Пафнутьева и, наконец, опустил глаза и этим как бы смирился.

- Ладно... Понял. Может, ты и прав. Когда надумаешь, позвони. Моему заму. Ты с ним уже работал. Я его предупрежу. Люди будут наизготовке. Много не дам, но парочку, тройку...

- Вполне достаточно! Спасибо, Валерий Александрович.

- Полчаса дашь им на сборы?

- Полчаса? Дам.

- И то ладно, - просипел Невродов; - И это...

Будь осторожен... Впереди война в городских подворотнях. Иди! Невродов в прощальном жесте поднял руку.

- До скорой встречи! - с подъемом произнес Пафнутьев, но дались ему эти слова. Из последних сил попрощался.

***