Банда 2

— Что, сразу в нескольких?

— Да. Нога в одном месте, рука в другом...

— А, — сообразил наконец Анцыферов. — Расчлененка.

— Вот именно.

Анцыферов сделал глотательное движение, подавился собственной слюнкой, закашлялся, вытер лоб взмокший платком, начал с болезненной старательностью протирать ладони, все время поглядывая по сторонам. А когда решился посмотреть в глаза Пафнутьеву, увидел, что тот весело посмеивается.

— Кто такой Ковеленов? — спросил Анцыферов, медленно включаясь в разговор.

— Мой человек.

— Не уберег, значит?

— Леонард! Ты неблагодарная свинья! — нарочитая грубоватость, произнесенная с доброжелательной улыбкой, Пафнутьев это знал, может сойти с рук, стерпит прокурор, никуда не денется. — Я сохранил для тебя прекрасного начальника следственного отдела, вот он сидит перед тобой, — Пафнутьев раздул щеки и выпятил грудь, откровенно потешаясь над беспомощностью Анцыферова. — А ты жалеешь какого-то уголовника! Жаль мне его? Да, искренне жаль. Мы с ним не раз выручали друг друга, и потерять такого человека куда больнее, чем потерять кого-либо другого, хоть бы и тебя. Да, Леонард, да. Другого с такими способностями, с такой ответственностью и порядочностью я не найду. Да и искать бесполезно. Поэтому, не тебе, Леонард, меня упрекать.

— Кто же может тебя упрекнуть? — нервно усмехнулся прокурор. — Есть такие люди на белом свете?

— Только я сам.

— Есть за что? — Анцыферов начал оживать.

— Есть, Леонард. Слишком долго я занимался этим делом, слишком долго я с тобой разбирался. Затянул.

— Хочешь ускорить?

— Хочу.

— Ожил, значит?

— Выжил. Так будет точнее. А оживать начал ты. Сейчас в каком-нибудь мусорном ящике сочится голова Ковеленова. Чья будет следующая... Не знаю. Но предположить могу.

— Остановись, Паша! — почти в ужасе произнес Анцыферов. — Остановись. Накаркаешь.

— К тому и стремлюсь, Леонард. После всего, что Амон рассказал о тебе... Оглядывайся по сторонам, Леонард. Я твои совет плохо выполнил... Так хотя бы ты отнесись к моему серьезнее.

— Эта квартира, в которой ты томился... Кому она принадлежит?

— А! — Пафнутьев пренебрежительно махнул рукой. — Хозяин за хорошие деньги сдал каким-то приезжим, те заплатили вперед, жили в ней несколько месяцев... Договоров не подписывали, документы не составляли... Ты, Леонард, не переживай, твоих следов ни я, ни Шаланда там не обнаружили. Кое-где ты все-таки наследил, но не там. На квартире чисто.

— О каких следах ты говоришь? — насторожился Анцыферов.

— Оставим это, — опять махнул рукой Пафнутьев. — Ты вот что мне лучше скажи... Как было с твоим Амоном? Будем объявлять розыск? Или он до сих пор неприкосновенная личность? Особа, приближенная к Анцыферову?

— Объявляй. Но не надо в одну кучу валить. Не надо, Паша. Ты тоже в этой куче.

— Страдания очистили меня от недостойных подозрений!

— Ты еще в общей куче, Паша, — Повторил Анцыферов. — Ты из нее еще не выбрался. И не знаю, выберешься ли.

— Я буду стараться.

— Усердие всегда было твоей сильной стороной, — легонько укусил Анцыферов.

— Леонард! — вскричал Пафнутьев, будто вспомнил что-то важное. — А почему ты не спрашиваешь у меня о подробностях? Или ты знаешь больше меня?

— Ты ведь напишешь отчет, надеюсь? Там все и прочту. Кроме того, будет возбуждено уголовное дело... По факту похищения начальника следственного отдела Павла Николаевича Пафнутьева. Будут опрошены свидетели, участники, надеюсь, и преступников увидеть перед собой...

— Увидишь, — заверил Пафнутьев. — Только вот что, Паша, — улыбнулся Анцыферов. — Не знаю, имеешь ли ты право заниматься этим делом... Ты ведь пострадавший. И не можешь отнестись к расследованию объективно. Тобой будет двигать жажда мести... Я не могу этого допустить. Закон запрещает тебе, Паша, вести это дело. Надо ведь иногда и о законе подумать, согласен?

— Конечно.

— Я подумаю, кому поручить это дело.

— Подумай, Леонард, подумай. А что касается похищения... Я и не собирался заниматься этим... У меня хватает дел. Убийство при угоне машины, развратные действия в лифте, дебош в двенадцатом отделении милиции, голова гражданина Ковеленова...

— Ты так уверенно и настойчиво говоришь об этой голове, будто она у тебя в портфеле? — усмехнулся Анцыферов.

— А в свой ты заглядывал? А то ведь наш друг Амон — большой шутник.

— Продолжим, — Анцыферов не пожелал больше говорить о голове. — Ты являешься жертвой другого преступления, я с тобой согласен. Но обвиняемый, или правильнее сказать, подозреваемый... Все тот же. Одно лицо. Сможешь ли ты правильно и справедливо, без предвзятости разобраться с тем, что произошло, с тем недоделанным Шаландой, если дебош учинил человек, который так сильно напугал тебя самого? Нет, Паша. Нет. Ты не будешь заниматься этим делом. Я тебя отстраняю. Я не могу идти против требований закона. Ведь тебе и без того есть чем заниматься?

— Найдется.