Банда 7

— Меня? — весело удивился Величковский. — Да я только появлюсь — через два часа Пятихатки на ушах! Я у них, как принц на белом коне. Они же не знают, как мне вкалывать приходится, не знают, что ночую где попало, ем где перепадает. Они думают, что я крутой. — Величковский счастливо засмеялся. — Поэтому эти красавицы и липнут ко мне, просят в город их забрать, пристроить где-нибудь! Потому и фотографируются в чем мать родила. Скажешь, ножку поверни — поворачивает, скажешь, чтоб заросли сбрила — тут же!

— Значит, они знают, на какую работу ты пристраиваешь?

— А что ж тут догадываться? Конечно, знают.

— И соглашаются?

— С восторгом! И меня готовы благодарить всем, что у них в наличии имеется.

— Везучий ты мужик! — простонал в своем углу Худолей.

— А я вообще ничего! Никто не жаловался! И на подарки не скуплюсь.

— Лифчики-трусики?

— Думаешь, мало?! Они же в Пятихатках и этого никогда не видят! За коробку конфет лягут с кем угодно, какую угодно позу примут!

— Шоколадных конфет? — серьезно спросил Пафнутьев.

— Да какая разница! Была бы коробка!

— А родители?

— Какие там родители! Они счастливы хоть на время здыхаться от этих детишек.

— Здыхаться? Это как?

— Ну... Избавиться. Передохнуть. Дух перевести. Вы что думаете, я тут дуркую перед вами?

— Дуркую? — уточнил Пафнутьев.

— А! — Величковский весело махнул рукой, — Это я опять сбился. Дуркую — значит, валяю дурака, придуриваюсь... — Видимо, механически, не совсем понимая, что он делает и насколько это уместно, парень достал черную коробочку, открыл ее и тщательно протер свои и без того сверкающие туфли.

Пафнутьев некоторое время с удивлением наблюдал за ним, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, потом собрал снимки, убедился, что на обороте каждого указаны имя, фамилия, и спрятал все их в стол.

— Теперь они от вас никуда не денутся! — одобрительно хохотнул Величковский.

— От меня вообще никто никуда не девается.

— В каком смысле?

— Во всех, — без улыбки ответил Пафнутьев и, открыв другой ящик стола, вынул снимки, которые совсем недавно были сделаны между мусорными ящиками, в юшковской квартире, в морге. И положил их перед Величковским.

— Что это?! — в ужасе отшатнулся плиточник.

— Сличай. С теми, которые только что держал в руках. Может, кое-какие совпадут.

— Где вы их взяли?

— Валя сфотографировал.

Теперь в кабинете сидел совсем другой человек. Вместо румянца и шаловливой, самодовольной улыбки Пафнутьев и Худолей видели белую маску с отвисшей губой и посверкивающим золотым мостом.

— Внимательно посмотри эти снимки, — медленно, негромко произносил Пафнутьев слово за словом, прекрасно понимая, какое впечатление они сейчас производят на расслабленное сознание Величковского. — Может, кто-то из этих женщин тебе знаком, может, где-нибудь встречались, — продолжал Пафнутьев. — Посмотри, нет ли и среди них девочек из Пятихаток. Может, родители хватились своих детей и там, на Украине, уже объявлен розыск... А? Ты об этом ничего не слышал?

— Сейчас... Я это... Сейчас. — Величковский неловко, как-то боком приблизился к распахнутому окну, поставил туфлю на край стула и, достав черную свою коробочку, принялся тщательно протирать носок туфли, потом перешел к боковой поверхности, добрался до каблука. Потом точно так же протер вторую туфлю, время от времени произнося без всякой связи одни и те же слова: — Сейчас... Я всегда так делаю... Потому что работа у меня пыльная... Если мент увидит меня в пыльных туфлях, он сразу поймет, что я приехал на заработки... А у меня нет регистрации, я без регистрации живу, за нее надо платить, а платить часто нечем, поэтому дешевле купить такую вот коробочку, чем каждому менту давать сотню рублей... А меньше сотни они не берут... Раньше полсотни можно было дать, а сейчас ни в какую. Если дашь меньше сотни, то и разговаривать не станут. Это уж совсем новичок, совсем салага согласится взять полсотни...

Пафнутьев некоторое время внимательно слушал, потом вопросительно посмотрел на Худолея — но тот лишь молча повертел пальцем у виска. Дескать, тронулся мужик умом, не выдержав кошмара следственных фотографий.

Как выяснилось, он ошибался. Не так прост был Величковский, не так глуп и беспомощен, как это могло показаться. Оторвавшись на секунду от своей туфли и увидев, что Пафнутьев и Худолей заняты друг другом, он вскочил на стул, со стула на подоконник и, не медля ни секунды, спрыгнул вниз. Хотя это был и второй этаж, но высота оказалась достаточно большой, потолки были трехметровые.

— Ни фига себе, — пробормотал Пафнутьев и подошел к окну, не подбежал, нет, не рванулся, просто подошел.

Величковский, подволакивая ногу и растирая ушибленную коленку, торопился к железным воротам, чтобы выскочить на улицу и скрыться, скрыться от этих настырных людей, от этих страшных фотографий, на которых он узнал, конечно, узнал женщин из города Пятихатки.

— Эй, мужик! — крикнул сверху Пафнутьев. — А как же нам быть с плиткой? Мы же договорились!