Банда гиньолей

А она все дразнила меня — «куку!» да «куку!» Но я в самом деле производил странное впечатление: шагаю и на ходу говорю… Взбесившийся, измученный свинтус. Она видела, как я переживаю, до чего затыркан, задерган заботами, и все насмехалась, насмехалась надо мной… Я так и остался для нее забавным чудаком, хнычущим дурачком. Она ничего не поняла. Ну же, вперед, шут гороховый! Неси муки свои вместе с тюком! Топай, топай, недоделанный! Двигай дальше, кочережка!.. А немало-таки отмахали пешкодралом — почти вернулись туда, откуда утром пустились в дорогу. Как раз поравнялись с магазином французской книги. Я совсем замучился, надо было малость передохнуть. Тут уж без притворства — не до того! Скидываю с плеча мою поклажу. Надо бы поразвлечь дитя. Все еще опасаюсь, как бы она не дала деру. Посмотрели витрины. Картинки, детские газеты — как раз по ее возрасту. Вирджиния неплохо читает по-французски. Попадаются и похабные книжицы, и, должен признать, ей интересно. Куплю-ка ей «Неделю Сизетты». Входим. Сплошь книги, главным образом приключенческие. Две сиротки на Северном полюсе, цветные эстампы, коллекции самолетов всех марок, турбинные мотоциклы, гоночные автомобили — порожденные бензином изобретения… Вспоминалось былое… Уже семь, а то и восемь лет минуло с тех пор… Я подсчитывал… Уже! Быстро летит времечко!.. Де Перейр, его изобретения… несравненная его отрада… и тачка… А все же неплохое было времечко! Эх, ты, старая кочережка! А этот тавотник Состен! Разве мыслимо разлучиться? Есть, есть что вспомнить! Война крепко запоминается… Я смотрел на малышку, на моего чижика. Она ни о чем не догадывалась. Давал ей пояснения к красивым картинкам, как раз для ее возраста. Рассказывал ей о шаровых молниях—в этом я кое-что смыслил. Хозяин заведения оказался покладист: позволял во всем рыться, переворачивать вверх дном все свои коллекции. Можно было копаться часами, пока льет дождь. Не ворчал, редко вставал из-за кассы, на все глядел очень свысока — как сейчас, вижу его… Очкарик. Подслеповат, как летучая мышь. Неведомо где витал. Целлулоидный воротничок-удавка, сдача, улыбка. Но вблизи от него пахло, пахло едко. Запах того времени — потная прель. Не случись войны 1914 года, от населения разило бы все тем же духом — я имею в виду природным. Любопытно, от чего оно избавится теперь? Может быть, от зубной гнили, от смрадного дыхания? Еще два-три потрясения, и уже не от чего будет избавляться? Очутимся в царстве великого Пана, облаченные пеплумами? Возвращение в обитель Прекрасного! Но черед Очкарика еще не пришел. Такой чопорный… Какое превращение должно было свершиться в нем? Какой недуг поразил его? В сущности, он был человек без возраста. Я никогда ни о чем не спрашивал его, не хотел, чтобы принял меня за осведомителя. На голове редкие волосы, жиденькие усишки. Что-то общее с де Перейром. Безликий приказчик, хоть сейчас набивай из него чучело — на модель-то никак не тянул: таких не прислали бы ни из Франции, ни откуда бы ни было еще. Точно из совсем другого мира, вроде угодил в какую-то коллекцию, как бы застыл на карнизе эпохи. Целый музей в едином лице. Когда мне случалось оказаться в тех краях, я заходил проведать его. Как и он, я носил мягкий воротничок с такой же целлулоидной вставкой, галстук-бабочку, только он сидел на своем месте, а я покинул все. Не он, а я искал приключений в его коллекциях. А коллекции, надо сказать, были у него замечательные! Суда всех времен. Какой подбор! Корабли всех веков и под всеми флагами, от драккаров викингов до океанских парусников: клиперы, колесно-парусные фрегаты, галеоны и корветы. Океанские бродяги в любую погоду и в любых водах… Лазурные штили, свинцовые волны, пенные ураганы… Соблазнительно! Не то, что рыскать в поисках пакли или чугунных деталей определенного образца. Эх, накупить бы кораблей, целый комплект, самых лучших, и увешать ими сверху донизу все стены полковничьего дома, всю лестницу, всю нашу с Состеном комнату — такая вот блажь накатила вдруг на меня, загорелось мне! Скажем, два-три трехмачтовых красавца, да еще пяток парусных паровиков…

— Слабо? — подначивает девчонка.

— Ах, слабо? Go! Дюжину!