Банда гиньолей

Мне были известны главные блюда его стряпни: закуски для завсегдатаев, простой подсоленный бульон, овощные приправы с душистым уксусом, жирное мясо с отваром двойной крепости… Чего только не было в кухне, отгороженной от зала!.. Мы сходили туда полюбоваться на его овощные рагу, колбасы, горячие сосиски, томленное на малом огне ирландское stew… Глотая слюнки, мы от чистого сердца хвалили, с достоинством отведывали яства… Вообще Просперо был шкура, но не жадина — друзей всегда принимал хлебосольно: ешь, чего душа пожелает! В те годы так было заведено: ежели отведывал какого-либо кушанья, изволь съесть все до крошки. Достойных — за стол, жлобам — позор! В этом проявлялось своеобразное благородство. Вопросов не задавалось… Я умер бы двадцать пять раз от голода рядом с кучей шамовки, не будь сутенеров марсельского квартала Сен-Жан, их вовремя протянутой руки… Я был бы неблагодарной свиньей, если бы ныне, по прошествии тридцати лет с хвостиком, не отдал должное их великодушию. Я давно уже дошел бы до ручки, я не стал бы сентиментальным писателем, если бы не встретил на своем пути этих добросердечных людей. Мне повезло… Когда бы не они, я заболел бы от тумана и кашлял до конца своих дней. Лишь благодаря их участию мне удалось пережить немало черных дней… В те времена ты садился за стол, и тебя кормили, чем Бог послал, не подсчитывая отправленных в рот кусков. В Лестерском пансионе, например, кушанья подавались с утра до вечера, и никто не корчил недовольную рожу из-за пятнадцати или двадцати дополнительных приборов… Днем непременно заявлялась без всяких церемоний невесть откуда взявшаяся и вконец отощавшая мелкая сошка: двоюродные братья девок… какие-то знакомые… безымянные сутенеры, калеки, букмейкеры, фраеры, маникюрши… Даже поздним вечером приходили ужинать всякие чудики — торговцы чулками… клиенты ночных бабочек… двое-трое вдрызг пьяных, засыпавших, уронив голову на скатерть… проститутки, забегавшие сюда украдкой между сеансами в номерах перекусить на скорую руку куском хлеба с колбасой. От северной окраины Сохо до Тильбюри и от Альберт-Гейт до Лестера во всех борделях с меблирашками кухонные плиты не остывали круглые сутки. Непрерывно несли окорока, пулярдок, честерскую ветчину… В жратве отказа никогда не было, и все наилучшего качества. А как набрасывались на шамовку!.. В брюхе бурчало, от голода быка съел бы без соли! После долгих часов блуждания по улицам среди ледяного тумана приходили посинелые, полумертвые от голода девочки, которых надо было хорошенько накормить… Мы немного прошлись в промозглую погоду — и то уже расклеились. Проспер прекрасно все понял, и мы с жадностью набросились сначала на сосиски, потом на мелко нарезанную и поджаренную на сале свинину с горчицей. Сразу стало веселее… Недомогание Вирджинии прошло. Посидели еще, калякая о том о сем, полюбовались на панораму за окном — отсюда много чего было видно: доки, шлюз, мост, крутой склон холма… Вон и развалины прежней пивнушки Просперо «Динги», той, что взорвалась. От нее остались обломки балок, кучи всякого хлама… Похоже было на рухнувшие в воду и тину останки разбившегося корабля. В этом месте Темза разливалась на триста или четыреста метров в ширину. Дивный простор!.. Чувствую, вновь примусь описывать вам величавое зрелище бегущих вод с тянущейся вдаль чередою судов, пассажирских и грузовых пароходов, шумно пыхтящих, выплевывающих клубы дыма, с трудом преодолевающих течение, жмущихся к берегу, в точности следующих фарватером, едва не чиркающих бортом о бакены — франтоватых чудовищ, обвешанных флажками, окруженных чайками и куликами, реющими и садящимися там и сям на воду, точно лепестки, слетающие с неба на плещущие волны… А несметное множество перевозчиков и прочей снующей туда и сюда плавучей мелочи — простых легких плоскодонок, яликов, челноков, лодок посолиднее — пристают к берегу… взбивая кормой пену, игриво пляшут с одной бурливой волны на другую… рвутся с причальных концов… гонят во всю мочь к шлюзу, подпрыгивают, подскакивают, вертятся волчком… Захлестывает, крутит волна! Безжалостные волны!.. Вы чувствуете по моему повествованию, что это отнюдь не легковесное желание понравиться, следствие подавляющего очарования речной жизни… Ради Бога, не подумайте, будто я собираюсь — это было бы подло — вскружить вам голову, ошеломить и сбить с ног, постепенно подготовить вас к предательскому головокружению… подмигнуть вам, барахтающемуся в пучине простофиле… посмотреть, как в нагруженной до отказа лодке вы плывете на рассвете у песчаных банок, у песчаных кос Саутэнда… где море накатывается длинными грядами волн, длинными зелеными валами… ревет, бурлит, беснуется, сметает все!