Банда потерпевших

– Я тебя один возьму, молокос! И попробуй только выстрелить в меня,

заявил он.

Он уверенным шагом шёл к дому, огромный и мощный, как киношный терминатор. В том, что он скрутит Ваню, можно было не сомневаться.

Он мог унизить Ваню. Я не могла этого допустить.

Я выхватила «беретту» и крикнула:

– Если ты войдёшь в дом, я застрелюсь.

Омоновец бросил со смешком:

– Не морочь мне голову.

Я выстрелила себе в ногу. Омоновец остановился, как вкопанный. Меня окружили родители. Рана была вроде несерьёзная, я попала себе в бедро, но кровь текла из меня ручьём. Жгут не помогал.

Игорь Савичев вызвал «скорую». Но Александр Сергеевич сказал, что «скорая» может не успеть. Кажется, перебита артерия.

– Можно мне взглянуть? – спросил командир ОМОНа.

Его пустили ко мне. Едва взглянув на рану, он заорал своим:

– Двое с носилками сюда, бегом! Бегом!!

Пока его архаровцы бежали, говорил мне с отчаянием в голосе:

– Ну, что ж ты! Ну, как так можно! Ну, такого у меня ещё не было! Я поеду очень быстро, ты потерпи. Я повезу один, чтобы твой кавалер ничего не боялся. А ты сама сжимай руками, сама! Руки сильнее жгута.

Как же он мчался на своём автобусе! Ваня помогал мне. Его пустили в автобус, даже не обыскав. «Стечкин» был при нём

Ваня

Клава то теряла сознание, то снова приходила в себя. Я сжимал ей рану, но кровь все равно текла. Лицо её белело на глазах. Я выл и просил командира гнать ещё быстреё. Он с кем-то говорил в свою трубу, потом сказал, что в больнице всё готово.

Нас ждали с каталкой во дворе. Клаву увезли в операционную. Командир предложил мне сигарету. Я протянул ему «стечкина», хотя знал, что за нами, не отставая, неслась «копейка» Пряхина.

Неугомонный мент был где-то рядом.

Но командир тоже не мог не видеть «копейку».

– Подержи пока при себе, – сказал он, посматривая по сторонам.

Он тоже чувствовал, что Пряхин рядом.

В этот момент мне было всё равно. Я молился. Я просил бога не забирать у

меня Клаву, хотя не верю в бога.

Из приемного покоя вышла медсестра.

– Не хватает крови. Нужна первая группа, резус положительный.

Чёрт, я не мог ничем помочь, у меня вторая группа!

– У меня первая группа, – сказал командир.

Он ушёл с сестрой. Я сидел на скамейке, под кустами сирени. Где же

Пряхин? Сейчас, когда омоновец ушёл сдавать свою кровь, я почему-то мог подумать о Пряхине.

– Ванёк! – позвал меня его голос из кустов.

– А, ты здесь! – отозвался я.

– Здание больницы типовое, тут есть подвальный этаж, там можно поговорить, – сказал Пряхин.

Он, наверно, даже предположить не мог, что я ехал в одном автобусе с командиром ОМОНа, а потом сидел с ним рядом, не сдав ему сдавал оружие.

– Пошли, – ответил я.

Мы вошли в приёмный покой. Старик-вахтёр пытался остановить нас, но мы молча прошли мимо. Мы спустились по лестнице на этаж ниже. Здесь были кабинеты: физиотерапевтический, гастрологический, онкологический… Это было обычное бомбоубежище, приспособленное для нужд больницы.

Пряхин закрыл тяжелую металлическую дверь на засов.

Мы остались один на один. Пряхин достал из подмышки короткоствольный автомат.

– Ну, вот и всё, – довольно ухмыляясь, сказал он.

– Всё для кого? – спросил я, припоминая, снят или не снят предохранитель у «стечкина».

– Я настиг тебя здесь, и ты оказал мне ожесточённое сопротивление. Ты отобрал у меня автомат и даже выстрелил в меня. Но я снова отобрал, и мой выстрел оказался точнее.

– Как мне лучше встать? – спросил я.

Пряхин усмехнулся:

– Мне без разницы, хоть раком.

– Хорошо, – согласился я, – встану раком.

Я повернулся спиной на полторы секунды. Этого достаточно, чтобы сунуть руку за пазуху, направить ствол «стечкина», куда надо, и нажать на курок.

Пуля «стечкина» убивает на расстоянии 200 метров, а тут было метра два.

Я попал Пряхину точно в грудь, он свалился без сознания с тяжёлой контузией на почве сильнейшего болевого шока. Грамотный мент – не всегда грамотный солдат. И на этот раз не повезло менту. Повезло мне, солдату.