Банда профессора Перри Хименса

Дик не удержался и озорно рассмеялся. Сказалось, вероятно, нервное напряжение. Он хохотал от души. Более смешной сценки, как казалось ему сейчас, он еще не видел.

Перри Хименс некоторое время с удивлением таращился на Дика, потом, плюхнувшись в кресло, начал и сам смеяться.

В кабинет вошла Кэти, собрала обломки вазы, что-то взяла со стола с пишущей машинкой, покосилась любопытно на Дика, на профессора, и тихо вышла.

— Так говорите, роботы для мойки посуды? — переспросил профессор. — Ну не совсем так. Хотя мы и выполняем некоторые мелкие заказы… Вот съездите со мной на побережье, посмотрите, ознакомитесь, и ваши увлечения пойдут и вам и нам на пользу… Но не это главное!

— А что же?

— У нас вы займетесь моделированием физических полей, — произнес Хименс голосом ректора, ощупывая все еще голову, приличную шишку. — В природе все устроено намного проще… Мы с вами, Дик, физики! Я работаю всю жизнь на стыке механики и теории поля. Казалось бы, что общего между ними? Но, как я уже сказал, природа сотворена намного проще, чем это думают многие ученые.

Профессор отхлебнул пива, кивнул Дику, мол, пей, не стесняйся.

— Мы выдумали квантовую механику, благодаря гению Н. Бора и М. Планка. И это был шаг вперед, шаг в глубины материи. Затем появился А. Эйнштейн, этот гений-еврей с его чрезмерным самолюбием; и нате вам теорию относительности! А вместе с ней — и «Малыша», унесшего, как вы знаете, не менее двухсот тысяч жизней ни в чем неповинных перед его величеством Эйнштейном… Скорость света постоянна? Так решил Эйнштейн! Так ему было удобно в его теории. Нужно же было ее утвердить. Ничто не может двигаться быстрее света. И это его постулат. Время — относительно! Вот это уже неплохо, хотя это предсказали еще задолго до Эйнштейна…

Хименс потряс над столом очередной пустой банкой, поднялся. Его уже немного покачивало. Дик был не лучше. В холодильнике нашлось еще две банки.

— Пей, Дик! Пей! Я тебе скажу сейчас еще одну истину. Так вот, еще английский физик Исаак Ньютон, этот гений механического периода в естествознании, предсказал этот парадокс: сила гравитации определяет ход времени. — Профессор отхлебнул из банки, пиво полилось на подбородок, на рубашку. — Мы отмахнулись от Исаака Ньютона как от мухи. О каком слабом взаимодействии тогда могла идти речь? А ведь он все понял. Я повторяю, Дик, все понял!.. И хватит! — выкрикнул Хименс, смахивая со стола чертежи и подтягивая к себе модель моста.

Он нажал кнопку и обезьяны-солдатики, поднимая высоко ботинки, пошли к мосту, чеканя шаг. Мост начал вибрировать, а когда взвод вояк достиг середины пролета, вдруг рухнул вниз, сложившись буквой V. Перри Хименс с азартом мальчишки нажал другую кнопку, и мост восстановился, зеленые фигурки отодвинулись на исходный рубеж, замерли. Профессор опять нажал кнопку, и все повторилось.

— Слабое взаимодействие! Вот оно, Дик! Вот где таится разгадка тайны и мгновенного перемещения в пространстве и, если я не ошибаюсь, во времени! Металлический гигант, подвесной Анжерский мост, как вы знаете, рухнул в 1850 году. И от чего рухнул? От каких исполинских нагрузок? От чего развалилась конструкция, выдерживающая по расчетам миллионы тонн?

Как опытный лектор профессор сделал паузу, не длинную, но и не короткую, а точно выверенную, а потом взревел:

— От равномерного шага солдат! Взво-о-ода, Дик! Со-о-олдат!

В дверь просунулась голова Кэти. Секретарша испуганно поводила глазами, не требуется ли вновь ее помощь, сообщила, что профессора вызывают по тевиду Грей.

— Занят! Занят! Пусть завтра позвонит! — отмахнулся Хименс. — Это сын, ищейка, работает в ФБР. Говорят, неплохой специалист. Уже стал большим начальником, — объяснил он Дику.

Они беседовали еще часа три, спорили, кричали, когда профессор тяжело вздохнул, стукнув кулаком по столу, что аж обезьянки запрыгали по мосту, выкрикнул:

— Хватит, Дик! Хватит!

И выбравшись из-за стола, махнув рукой перед носом Дика, пробормотал:

— Мы с тобой, Дик, можно считать, кол-ле-ги по несчастью… Хе-хе-хе. Меня тоже… попросили в одно прекрасное время из университета, из Колумбийского. Видите ли, хе-хе, им не понравилось… — слюнтяи! — что я высказался перед студентами о преимуществе сильной власти в Штатах, сильной личности… Еще сказал, что не советую уничтожать «Вдовушку». Фашистом обозвали… И этим, как его, ква… квадриком! Да, я член партии «Сильная нация»!.. И сочувствую квадрикам!.. Но прокатить из-за этого на переизбрании?… Вот тогда и… — Хименс ткнул заскорузлым пальцем в сторону цветной фотографии, — и ушла жена, с сыном…

Пожимая сильно на прощание руку Дику, обнимая его и похлопывая по спине, профессор как бы в шутку попросил:

— Будем надеяться, мистер Ричардсон, что вы не станете самовольно применять у нас свой ГСД, с целью воздействия на меня. Установим, дорогой коллега, модус вивенди[3], хотя бы на год.