Банда слепых и трое на костылях[истерический антидетектив]

Я завопила: А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а-а!!!

— Тише, ты что, крыс боишься?

— Больше всего на свете! Я даже дохлых боюсь, даже мест, на которых они лежали!

— Придется привыкать. Как там в твоем сне было?

— «В кабинете Фуфкина есть лазейка»…

— Ведь, по словам Антонины Федоровны, это и есть кабинет следователя-НКВДэшника. Отсюда мы и должны сбежать. Куда, по–твоему, можно веками бесплатно мусор сбрасывать?

— В катакомбы?

— Если мы в подвале, ниже катакомб ничего быть не может.

— Я не полезу! Там заблудиться — раз плюнуть!

— Тебе же сказали — гномы помогут, ты что, не веришь в гномов?

— Одно дело сон, а другое — жизнь!

— А по–моему — одна хрень!

Впальтохин швырнул в смердящую трубу Дзержинского и тот быстро отозвался мягким ударом.

— Невысоко — метра два от силы. По сигаретке — и в путь.

— Не полезу! — заверещала я.

— Не боись — подбодрил Серега, — у меня друзья — сталкеры. Главное — надписи читать. Пути исхожены — не пропадем. За нас потусторонний мир болеет.

Впальтохин принялся собирать по комнате деревяшки. — Это для факелов, объяснил он, заворачивая их в ленинский флаг, вместе с несъеденными обедами, и сбрасывая вниз.

— Я первый, даю сигнал — прыгаешь ты!

— Ни за что!

— Тогда оставайся, к ужину котлеточки подоспеют. А я пошел.

Серега смастерил новый факел, поджег его зажигалкой, затем ловко подтянулся и исчез в устрашающей темноте.

Я осталась одна. В животе замер колючий комок страха. Ноги затряслись, голова закружилась, в спине ерзал отвратительный холодок. Когда, наконец, почти из небытия, прогудел голос Впальтохина:

— Ну что, прыгаешь, или остаешься? — кричал Серега далеким эхом.

— А что там?

— Свалка, как и предполагалось. Спускайся!

Я окинула прощальным взлядом осточертевший кабинет Фуфкина. Покидать его было боязно. По крайней мере, здесь был свет, еда, какая–никакая постель. А что может нас ожидать в подземелье? Темень, сырость, голод и смерть. Однако ничего не могло быть хуже, чем оставаться здесь одной. Я спрятала лицо в кофту и сиганула вниз.

Упала мягко — на кучу зловонной мерзости. И тут поджидало следующее испытание — вокруг кишмя кишело полчище крыс. От ужаса я не могла сдвинуться с места. Впальтохин вцепился в мою руку и силой потянул за собой. Я бежала за ним, зажмурившись и зажав нос, стараясь ни о чем не думать. Успокаивающе действовало лишь странное ощущение живого тепла, возникшее между правым плечом и шеей.

Когда ноги, наконец, почувствовали твердую почву, я растворила глаза и откупорила нос. Взору предстала унылая панорама подземелья. Мы остановились. Впальтохин поджег новую деревяшку и вдруг испуганно вылупился на меня.

— Что?

— Только без паники — заговорил он сниходительно–убаюкивающим тоном, как разговаривают с детьми, или больными — на тебе сидит крыса.

Я обернулась в сторону приятного тепла, столкнувшись с внимательным взглядом жирной крысищи, с белым пятнышком на носу. Впервые я видела это животное так близко, и, как ни странно, совсем не чувствовала отвращения. А потом, эти пронзительные, даже мудрые, глаза! Серега направил на нее горящий конец палки. Крыса взвизгнула и нырнула под мою кофту — я завыла всем организмом: А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а-а!!!

Впальтохин стал исступленно меня трясти, и «чудище» выскользнуло, растаяв в темноте.

* * *

Мы долго шатались в объятиях подземелья. Катакомбы действительно были испещрены надписями, но вопреки своей самоуверенности, Впальтохин в них ничего не смыслил. Мы не отыскали ни одного внятного указания, как, допустим, в народных сказках: «Прямо пойдешь — в село Нерубайское попадешь, направо свернешь — дорогу домой отыщешь, налево порулишь — сокровища откопаешь». Встречались значки, цифры и автографы следующего содержания: «Здесь были Базед и Брэйнз» или «KRAFTWERK METALLICA MОNOWAR».

Порядочно вымотавшись, Серега предложил поесть. Мы облюбовали большой камень и разложили ветеранские харчи. В нескольких метрах от нас пристроилась крыса. Та самая, с белым пятнышком на носу. Она забавно внюхивалась в воздух, и, как мне показалось, аппетитно облизывалась. Будто подчинившись гипнозу, я бросила в ее сторону горстку макаронин и она молниеносно их слопала. Тогда я пожертвовала еще вермишелью и внушительным куском бризоли. Крыса с благодарностью уничтожала кулинарные творения Антонины Федоровны, подбираясь все ближе.

— Задабриваешь врага? — хихикнул Впальтохин. — Ну, ну.