Банда Тэккера

— Ты знаешь, что бывает с фискалами? — спросил он Шорти. Он опустил кулак и сплюнул Шорти под ноги.

— Я знаю, что будет в восемь часов, — ответил Шорти.

Джо трясло, когда он выходил из кондитерской. Он стоял на тротуаре, засунув руки в карманы, и думал: «Вот оно. На этот раз мне не вывернуться».

Теплый осенний день клонился к вечеру. Двери магазинов были распахнуты настежь. Джо медленно шел по улице. В пятнадцать лет он выглядел почти таким же взрослым, как Лео, которому шел уже двадцатый год. Лео был несколько приземист, Джо был выше ростом, шире в плечах, плотней; он унаследовал от отца широкую кость и крепкое, мускулистое тело. Улица уже наложила отпечаток на его лицо, на его походку, на его речь. Хотя Джо больше походил на взрослого мужчину, чем Лео, это не придавало ему уверенности. Рядом с более миниатюрным братом он чувствовал себя громоздким и неуклюжим.

Теперь он думал о том, как нелепо, что какое-то пятидолларовое пари с Шорти должно его погубить, тогда как столько других, более серьезных, дел сходило ему с рук.

Однако, если Лео непременно должен узнать о его проделках, пусть уж лучше узнает о таком пустяке. «Господи, и всего-то пять долларов! — думал он. — Мало ли где можно раздобыть пять долларов». Он поймал себя на том, что заглядывает в магазины, мимо которых проходит, и мысленно рисует себе пачки денег, лежащие в кассе, и смотрит на женщин с маленькими сумочками в руках, и думает о том, как легко подкрасться сзади, схватить сумочку и убежать. Бежать, бежать со всех ног до угла, потом за угол и шмыгнуть в подъезд — пока женщина не подняла крик.

«Нет, — подумал он. — На этот раз я влип, и будь, что будет».

Он устал от мыслей. Остановившись перед мясной, он заглянул в раскрытую дверь. В лавке было пусто. Мясник вышел в холодильник позади лавки. Стащить кусок мяса было бы пустячным делом. Внезапно Джо повернулся и пошел домой.

«Всю жизнь я только и делал, что выпутывался из беды, — подумал он. — Надоело. Теперь будь, что будет, а я пальцем не шевельну. К черту!»

На будильнике в кухне было четыре часа, когда Джо вернулся домой. Лео не мог прийти раньше половины восьмого. Джо бесцельно слонялся из комнаты в комнату, не зная за что приняться. Он начал шарить по всем ящикам, и ему казалось, что он ищет, чем бы занять руки, — починить что-нибудь, что ли, — и внезапно понял, что ищет денег.

Он не надеялся найти деньги, но все-таки искал, а потом подумал, не попросить ли у Лео пять долларов. «А на что они тебе?» — спросит Лео, и он ему ответит: «Я, видишь ли, проиграл пари». Джо услышал, как он сам над собой расхохотался. Если бы Лео знал, что Джо бьется об заклад на деньги, он наверняка решил бы, что Джо уже одной ногой в тюрьме.

Он заглянул во все ящики, какие только были в доме, и во все миски, горшки и кастрюльки. «Этот скряга и десяти центов на столе не оставит без того, чтобы не приколотить их гвоздем», — сказал себе Джо. Он пошарил за картинами, и в умывальнике, и в башмаках у Лео. Он вдруг решил, что у Лео непременно должны быть где-то припрятаны деньги. Раньше он никогда не думал о деньгах Лео, но сейчас, поразмыслив над этим, пришел к выводу, что Лео ни за что не истратит все до последнего цента, как бы ни был ничтожен его заработок. Лео — кладезь всех добродетелей, настоящий пай-мальчик, как в книжках. Джо чуть не вывернул наизнанку башмаки Лео, шаря в них. Он ощупал подкладку старого пиджака Лео и даже своего старого пиджака. Лео мог запрятать туда деньги, он знал, что Джо к старым вещам никогда не притронется, а Лео хранил их потому, что вообще никогда ничего не выбрасывал.

На подоконнике стоял цветочный горшок с землей, но в нем ничего не росло. Джо потыкал землю карандашом и взволновался, когда карандаш уперся во что-то твердое. Это был просто камешек. Джо его выковырнул, взвесил на ладони и усмехнулся. Но под этой усмешкой крылась безнадежность. Он перелистал все книжки Лео, и все свои школьные учебники, и все книги, оставшиеся от отца. Потом пошел в чулан и вытащил оттуда сундук, в котором Лео хранил кружевное белье из приданого матери. Он перебрал все вещи до одной и даже осмотрел обивку сундука, ощупывая все выпуклости, ища, не спрятаны ли там деньги.

Ползая на четвереньках, он заглядывал под шкафы и за плинтусы, ощупывал одну половицу за другой, проверяя, не поднимается ли какая-нибудь из них, и, наконец, уселся на полу, бесцельно блуждая взглядом по ножкам столов и стульев. Потом встал, решив заглянуть еще в одно, последнее, место, которое приберегал к концу, потому что знал, что деньги там. Они должны были быть там, и он знал, все время знал, что они там, и только нарочно тянул, притворяясь, что ищет их в других местах, чтобы оставить приятное напоследок, чтобы под конец было хорошо, было радостно.