Банда Тэккера

Генри снова упал на стул. Глаза его смущенно бегали по сторонам. Рука отыскала бутылку и вцепилась в нее.

— Я хотел сказать — помогите мне разделаться с коньяком, — пробормотал он. — Не могу один покончить с ним.

Дорис с сомнением смотрела на Генри, — крик, казалось, вырвался у него из самой глубины души.

— Я надеюсь, что вы и пытаться не станете, — ответила она, наконец, рассеянно. — «Если он хочет высказаться, пусть», — решила она и положила устрицу в рот.

Генри вдруг почувствовал, что устрица живая и что Дорис держит ее жизнь в своих зубах. Когда зубы Дорис пришли в движение — беспокойно задвигались и сомкнулись, — жизнь брызнула из устрицы соком и увлажнила Дорис язык и небо. Этим-то и хороши устрицы — в этом вся прелесть. «Нет, — подумал Генри, — нет, нет, она мне не может помочь. Так к чему все это? К чему всю ночь напролет таскать за собой этого ребенка, терзать его? Лучше отправить ее домой, а самому пить и пить у стойки, пока его не свалит с ног, и тогда нанять официанта, чтобы он накачивал его насосом, а когда больше лить будет некуда и виски начнет выхлестывать изо рта на пол, пусть кто-нибудь пнет его хорошенько в голову — так, чтобы он потерял наконец сознание!» Вот тогда-то глаза у него закроются, он будет спать и видеть сны. Да, сны! И во сне увидит Фикко! И Тэккера! И Бэнта! И Холла! И свое собственное имя во всех газетах!

Снова тревога комком начала набухать у него в груди. Он поспешно наклонился вперед.

— Вы красотка, — сказал он срывающимся голосом, торопливо складывая губы в улыбку… — Меня бросает в дрожь, когда мои глаза скользят по вашим прелестным ножкам.

— Послушайтесь меня хоть раз. Поставьте стакан и съешьте что-нибудь, — сказала Дорис. — Почему вы не хотите сделать хоть что-нибудь, что было бы вам на пользу? — спросила она. — Вот! — Она пододвинула ему вазу с крекерами, которые подали к устрицам. — Суньте кусочек в рот, ну, пожалуйста, ну, для меня. Ну, не ешьте, если не хотите, только пососите. Сделайте же хоть что-нибудь, что вам на пользу.

Генри рассмеялся и послушно опустил руку в вазу, но забыл вынуть ее обратно. Его поразила одна мысль. Она наконец проникла в его сознание, самая главная, кульминационная мысль; он боролся с ней все время и влекся к ней, и старался подавить ее в себе с той самой минуты, когда впервые увидел Дорис.

— Я всю жизнь делал то, что мне на пользу, — сказал он. — Сегодня мой праздник. Сегодня я буду делать только то, что мне во вред, пока не покончу со всем на свете.

— Ну что ж, вы стараетесь вовсю, на пять с плюсом.

— Да, да, правильно. Для праздника нужно разнообразие. Не хочу хорошего, давай плохое, — Генри сдавленно рассмеялся. — Апофеоз пакости, так сказать. Окунуться в пакость, зарыться в пакость с головой.

Слова стремительно слетали с его языка, и за ними летели обрывки судорожного смеха. Но он не мог смехом прогнать засевшую в голове мысль. Не мог спугнуть ее нарочито небрежными словами о смерти. Не мог ни заглушить ее насмешками, ни подавить пошлостью, ни претворить в страсть. На карту была поставлена его жизнь. Генри вынул из кармана деньги и показал их Дорис.

— Видите? — сказал он. — Вот это приносит пользу, правда?

— Если так их швырять, как вы, так не очень-то много будет пользы.

— Неважно! — закричал он. — Считается, что деньги очень полезная вещь, самая витаминозная. Говорят, что деньги — это та же кровь. — Генри пододвинул деньги к Дорис. Он растлил себя ради них. Теперь ее очередь. Когда она это сделает, это будет его поражением, потому что он отождествил себя с ней, и это будет последнее поражение, которое он позволит себе перенести. После этого он пойдет домой и немножко посидит один, совсем немножко посидит один, упиваясь своим поражением, воображая себя без гроша в кармане, упиваясь своим одиночеством, а потом, потом… а потом его приятели скажут, что это совершенно непонятно — спьяну он, что ли, или это приступ меланхолии, или еще что-нибудь в этом роде… иначе как же можно убивать себя, когда загребаешь такие деньги? — Возьмите их, — сказал Генри. — Быть может, вам будет от них больше пользы, чем мне.

Дорис отшатнулась.

— Берите их! Берите! — сказал Генри. — Ведь это то, что вам от меня нужно, правда? Ведь вы считаете, что нашли простачка? Возьмите деньги. Вы правы. Вы еще не видали таких простачков, как я. Возьмите, пока я не отдал их официанту.

— Уберите ваши деньги, — возмущенно сказала Дорис. — Вы меня просто оскорбляете.

— Возьмите! — Генри судорожно сжал деньги в кулаке. Он еще не понимал, какая страшная угроза нависла над ним, но весь дрожал от смутного предчувствия беды, и деньги дрожали в его руке. — Здесь тысяча долларов или полторы, кажется так, не знаю точно, но много, очень много, у вас никогда в жизни столько не было. Если этого мало, вот, у меня есть еще.