Банда Тэккера

Но Тэккер понимал, что пока никакой опасности для Эдны нет. Он понимал, что Фикко так же трусит, как он сам, и так же где-нибудь прячется. Тэккер просто не хотел, чтобы Эдна видела его таким — испуганным и раскисшим. Он чувствовал, что стоит ему поехать к Эдне, и уже одно ее присутствие заставит его сделать что-нибудь отчаянное, что-нибудь такое, после чего он непременно попадет в беду.

Тэккер думал все это и не знал, что думает, и не хотел этого знать. Вместо этого он говорил себе: «С ума надо сойти, чтобы впутывать в это Эдну и ребятишек».

Когда Уилок, позвонив в проверочную, повесил трубку, он решил, что Тэккер либо уже удрал, либо удерет, прежде чем он успеет до него добраться. У Генри вдруг пропала охота предпринимать что-либо еще. Он позвонил к себе в контору. Женский голос, ответивший на его звонок, звучал утренней бодрой свежестью и резко прозвенел у него в ушах. Он не узнал голоса.

— Говорит Уилок, — сказал он.

Он услышал, как в голосе сразу появились испуганно-почтительные нотки.

— Да, слушаю, сэр. — Генри решил, что это, вероятно, кто-нибудь из конторщиц.

Он попросил передать мистеру Бейкеру и мисс Локк, что он уезжает на несколько дней, может быть, на неделю. Мистер Бейкер был его помощник, мисс Локк — секретарша.

Генри знал, что ему придется поддерживать по телефону связь и с конторой, и с Бэнтом, и с Джонстоном. Джонстону понадобятся его советы для ведения лотерейного бизнеса; кроме того, нужно будет помочь ему управиться с тем, что осталось от банка Лео. Генри решил, что не уедет из города, а выберет себе какой-нибудь отель, запишется там под чужим именем и будет сидеть в номере и делать всю работу по телефону. В большом городе легче всего спрятаться. Кто-то говорил ему это, да, кто-то говорил, очень давно. Джо? Правильно, Джо. А впрочем, может быть, и не он. Может быть, кто-то другой. Во всяком случае, это правильно. И внезапно Генри подумал, что, в сущности, всю жизнь готовился к этой минуте, знал, что когда-нибудь ему придется прятаться, и искал указаний, копил их, хранил в памяти все эти годы.

Генри поднял саквояж и вышел из квартиры, даже не оглянувшись. Он с шумом захлопнул дверь. Шум ударил по тишине, и захлопнувшаяся дверь обдала Генри ветром. Он вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Словно сиротливая бесприютность его пустой квартиры вырвалась вместе с ветром и шумом захлопнувшейся двери и навалилась ему на плечи и на затылок, обвилась вокруг него, прильнула к лицу и, проникнув вглубь, пропитала все его существо.

9

Уилок спустился с лестницы и медленно дошел до угла, все так же остро ощущая свое одиночество и раздумывая, какой отель ему выбрать. Он перебирал в уме отели центра, окраин, Бруклина и вспоминал номера, в которых когда-то останавливался. Он снова слышал, как пели пружины, когда он садился на кровать в тишине, и как скрипели ящики туалета, когда он их выдвигал в тишине, и как звучал его голос, когда он говорил по телефону в тишине. Он чувствовал одиночество, как нечто осязаемое, оно оседало на его лице, на одежде, проникало под одежду, под кожу, и еще глубже — внутрь.

Уилок сел в такси и сказал шоферу адрес Дорис. Он решил, что сумеет выбрать отель после того, как поговорит с ней.

Уилок позвонил, и ему открыла хозяйка — бесформенный узел тряпья, с мышиным лицом, дряблым и сморщенным. Она приотворила дверь и смотрела на Уилока в щелку, обеими руками прикрывая ворот платья.

— Моя жена дома? — спросил Генри.

— Ваша жена?

— Дорис Дювеналь. Под этим именем она выступает. — Хозяйка посмотрела на отъезжавшее такси, потом на Уилока, потом на его элегантный саквояж.

— Да, вероятно, дома.

Она открыла дверь пошире, и Уилок вошел.

— Я и не подозревала, что мисс Дювеналь замужем, — сказала хозяйка.

— Да, — Генри улыбнулся. — Вы ведь знаете, как это ведется у актрис.

Хозяйка начала подниматься по лестнице впереди него.

— Я бы хотел сделать ей сюрприз, если разрешите, — сказал Генри. — Она меня не ждет, и мне хотелось бы сделать ей сюрприз, появиться неожиданно.

Он говорил, понизив голос. Весь дом, казалось, еще спал. Хозяйка остановилась и посмотрела на него с недоверием.

— Вы только покажите мне, какая комната, — прошептал Генри и улыбнулся.

— Она не одна живет.

— Да, я знаю, жена писала мне. Но ведь у них две комнаты, верно? Я помню, она говорила, что две, значит, не беда, если даже они с подругой еще в постелях.

Такую обаятельную мальчишескую улыбку хозяйке нечасто приходилось видеть.

— Дело в том, — сказала она. — Да видите ли… не знаю, право… Понимаете… нет, не знаю, право.

Генри пустил в ход свою еще более пленительную улыбку. Он продержал ее на лице несколько секунд и подумал: «Надеюсь, старушку пробрало теперь до самого нутра».

— Я могу показать вам наше брачное свидетельство, — сказал он. — Оно у меня здесь. — Он поднял саквояж. — Я его всегда вожу с собой на счастье.

— Ну, что вы! Вы меня не поняли, я совсем не то имела в виду.

— Ну, разумеется.

— Просто мы должны быть очень осторожны, люди-то ведь разные бывают. Вы себе представить не можете, на какие только штуки теперь пускаются.