Банда Тэккера

Генри начал понимать, чего хочет отец, только после того как получил ответ на письмо, в котором во второй раз просил разрешения бросить курсы и пойти работать. Роджер ему ответил: «Мне твои отметки куда дороже десяти — двадцати долларов в неделю, которые ты принес бы в дом. Только бы на старости лет увидеть вывеску, на которой золотыми буквами будет стоять твое имя, — больше мне ничего не надо от жизни. Все мы здесь среди наших сосен, или — чтобы выразиться точнее — среди пней, только этого хотим от тебя».

Сколько Генри себя помнил, денег в доме всегда было в обрез, а в будущем предвиделось и того меньше. Поэтому он не жаловался на свою полуголодную жизнь в Нью-Йорке, ему важно было закончить курс. Но если сам он от этого не очень страдал, то страдали его нервы. Мозг работал лихорадочно. Генри слишком много учился, слишком мало ел и плохо спал. Нервы все больше развинчивались. Мозг изнашивался. Генри преследовала мысль, что отец заложил отель, чтобы дать ему образование, и теперь его долг — оправдать надежды отца.

Впоследствии, оглядываясь на эту пору своей жизни, Генри смеялся над фортелями, которые выкидывал с ним его собственный мозг. Он пришпоривал его, заставлял проглатывать учебники залпом. Бесстрашный герой одолеет все учебники, и когда он перевернет последнюю страницу последней книги, злодей Эллис Хайд, держатель закладных, будет повержен в прах.

Но в то время Генри было не до смеху. Он часами ворочался в постели и думал об одном: как только последняя страница последней книги будет прочитана, он победит, непременно победит. А когда, наконец, засыпал, то видел во сне, как он выигрывает свое первое дело, очень крупное, и получает огромный гонорар. Входят присяжные и выносят приговор, а его подзащитный, седовласый и смуглолицый, как мистер Хайд, тут же в зале суда подбегает к нему с гонораром и с такой силой швыряет деньги об стол, что Генри просыпался от треска банкнот, словно от удара бича.

Если бы Генри поступил в один из прославленных университетов на Востоке, то, кто знает, может быть, так бы оно и вышло. Но чтобы попасть в такой университет, требовалось сперва три года проучиться в колледже при университете, а если поступающие учились в другом колледже, то и все четыре. Генри же проучился всего два года. Окончи он с такими отличиями не вечерние юридические курсы, а солидное учебное заведение, он сразу получил бы хорошее место. А тут, когда его допустили к адвокатуре, лучшее, что он мог себе подыскать, — это место долларов на 30 в неделю. Генри от него отказался. Такая ничтожная сумма, по сути, ничего не меняла. Чтобы помочь своим, ему надо было сразу сорвать основательный куш.

Заняв несколько сот долларов, Генри открыл собственную контору. Это была новая ошибка, в которую его вовлек впечатлительный и разгоряченный ум, не давая идти спокойной, проторенной дорогой. Положение дел дома подхлестывало его.

Экономии ради Генри ночевал у себя в конторе. Ночевать в общественных зданиях не разрешалось, и вечером он вынужден был уходить и слоняться по городу до поздней ночи. Пробравшись, как вор, в свою контору, он укладывался спать в спальном мешке, которым когда-то пользовался на экскурсиях. Днем он прятал мешок под стол, а ванну принимал в квартире приятеля.

Редко кто наведывался в контору, и Генри на досуге подолгу глядел в окно и размышлял. «Иметь голову на плечах — мало, — говорил он себе. — А впрочем, для того, чем я здесь занимаюсь, большего и не требуется».

Так Генри просидел чуть ли не целый год, размышляя об умирающем городе, умирающем отеле и ожесточенной войне, которую вел его отец. Он был уверен, что с той самой минуты, как лесопильные компании начали вырубать лес, Роджер уже предвидел, чем все это может кончиться. Он ждал этого дня и старался к нему подготовиться. Он очистил отель от долгов и полагался на свое дело, как на каменную гору. Но гора оседала под ним, и теперь уже ему самому приходилось ее поддерживать. Борьба была безнадежной. Нелегко подпирать то, что само должно служить опорой. Старик, вероятно, знал, что борьба эта не может не быть безнадежной, однако не сдавался. Это было геройство. Такая жизнь достойна быть переложенной на музыку.

«Вот вам американский герой, — размышлял Генри, — старый свихнувшийся чудак в допотопном сюртуке, сидит в захолустном городишке и пытается хоть чем-нибудь исправить зло, которое натворили крупные воротилы. А сын героя торчит здесь сложа руки!»