Банда

– А черт его, знает! Скорее всего, вкатили на что-нибудь… Другого объяснения не вижу.

– Вкатили? – с сомнением проговорил Пафнутьев. – Хлопотно это… И потом, остановка, кто-то должен с мотоцикла слезть… След в этот момент наверняка завиляет, появятся отпечатки подошв… А там ничего этого нет. Ладно, разберемся. Что еще?

– Кровь на заборе – третья группа. На левой руке у одного из мотоциклистов наверняка есть ссадина, содранное место… Что-то в этом роде. Эти охламоны с перепугу не вписались в поворот… Несколько метров они ехали вдоль забора и все это время от досок отталкивались.

– Это все? – уныло спросил Пафнутьев.

– На рукавах у преступников, на левых рукавах, должны остаться древесные занозы. Мелкие, почти незаметные. Их так просто не вытащить из ткани. И куртка оставила след на заборе… черная куртка из брезентовой ткани. И еще, Паша… Когда мотоцикл бросило на забор, один из седоков оперся ногой о землю. И оставил отличный отпечаток подошвы. Рубчатая подошва ботинка типа туристского… Если найдешь, доказать несложно, – Худолей протянул еще одну фотографию.

Пафнутьев взял снимок, всмотрелся в него и, не сказав ни слова, сунул в папку.

– Все это хорошо, – вздохнул он, – все это мило… Но у нас нет ничего, что помогло бы установить их самих.

– Я, конечно, извиняюсь, – перебил его Худолей, – но ты несешь чушь. Как это ничего нет?! А мотоцикл ни о чем не говорит? Рокеры-шмокеры тебя не интересуют? А обрез? А заряд? А прокладки? А связи бедолаги Пахомова? Эти убивцы, между прочим…

– Как ты думаешь, чем они занимаются?

– Водку пьют, – не задумываясь, ответил Худолей. – Тут и думать нечего. Все, кто достал водку, пьют. А кто не достал – маятся.

– Да, кстати, – Пафнутьев поднял с пола портфель, не торопясь пощелкал замками и, порывшись в его глубинах, вынул бутылку водки. Как недавно Халандовский, он взял ее за самый кончик горлышка и поставил на стол. – Хотя ты во мне и сомневался… Однако же, должен признать, что слов своих не забываю.

– Паша! – вскочил Худолей. – Паша… Представляешь, надежда в душе теплилась, слабая, гаснущая надежда… Но верить боялся. Как мы все-таки изверились, как обнищали духом! Как мало в нас осталось высокого и чистого! Если я когда-нибудь…

– Спрячь, – сказал Пафнутьев. – А то выгонят обоих.

– Да я мигом, да я… – Худолей сунул бутылку в карман, сверху на торчавшее горлышко натянув рукав, прокрался к двери, осторожно выглянул наружу. Убедившись, что опасности нет, выскользнул из кабинета, большими бесшумными шагами пробрался в конец коридора, где висели противопожарные ведра да топоры с крючьями и нырнул в свою каморку. Там, пометавшись из угла в угол, он, наконец, сообразил сунуть бутылку в корзину для мусора, сверху набросал бумаг, от двери обернулся, чтобы убедиться в надежности тайника, а выйдя, уже не торопясь, вернулся к Пафнутьеву.

– Паша, – торжественно сказал Худолей, – я твой должник по гроб жизни.

– Хорошо, что ты это понимаешь.

– Используй меня, как душа пожелает! Я сообразительный, Паша! – Худолей прижал тощие ладошки к впалой груди и преданно заморгал длинными женскими ресницами. – Я все пойму, Паша! Верь мне, истинно говорю тебе!

– Значит, определимся… – Пафнутьев помолчал. – Ты не уходишь отсюда, пока не сделаешь полсотни таких снимков, – он постучал пальцем по папке. – Рисунок протектора с треугольничком.

– Полсотни?! – ужаснулся Худолей. – На кой, Паша?! Неужто на всех углах расклеивать будешь?

– Участковым раздам. В мотоклуб занесу… Кто у нас рокерами занимается?

– Шестаков. Жорка Шестаков. Раньше Иван Лавров все воевал с ними, а теперь Шестакову поручено. Успехов у него немного, можно сказать и нет никаких успехов по причине врожденной бестолковости, но какой-то учет ведет.

– Вот ему нужно несколько фоток подарить.

– Не советую, Паша. Завалит. Начнет этим же рокерам и показывать. Уж очень бестолковый.

– Ладно, подумаем. И еще одно… – Пафнутьев запнулся, окинул взглядом вещественные доказательства, которыми был завален кабинет, с сомнением посмотрел на Худолея и тот понял его колебания.

– Говори, Паша! Говори! Я же сказал – верь мне и не пожалеешь.

– Попробую…

– Паша! – снова взвился Худолей. – Я могу напиться, деньги семейные прокутить, слово нехорошее произнесть могу, и даже в женском обществе. Но человека, который мне доверился, не предам. У алкоголиков, Паша, суровые законы порядочности, хотя ты в это и не поверишь. Да, среди нашего брата есть подонки, готовые ради рюмки водки и отца родного… Есть. Но в то же время у нас очень своеобразные понятия о нравственности, достоинстве… Да, Паша, да! Многие чувства у представителей нашего круга болезненно обострены… И часто обостренной бывает честь. Хоть для некоторых прозвучит и смешно!

– Да нет, почему смешно… Нормально звучит, – смутился Пафнутьев под горящим взглядом Худолея.

– Тогда говори, Паша.

– Значит так, Виталий… Дело это довольно своеобразное, как ты только что выразился… Некоторые вещи смущают, некоторые настораживают…