Бандит

Держать девчонку было тяжело, я примерился, чтобы опустить ее на землю, но тут же передумал, почувствовав запах дерьма и застарелой мочи. И меня передернуло от отвращения — я сходу «подорвалс» на «мине». Явно этот закуток за камнем издавна использовался предприимчивыми горожанами в качестве общественного туалета. Так что я сейчас стоял ровно в центре неровного круга, составленного из растекшегося от жары и мерзко воняющего человеческого дерьма. «Приехали! Здравствуйте, девушки!».

А тут еще и девица устроила «пихульки», как кот, который не желает, чтобы его сейчас держали «на ручках». Она мычала, стонала, пихала меня в грудь кулаками, и похоже что совершенно не понимала, где находится и что сейчас нужно делать.

Мда…добрые дела, как известно, абсолютно наказуемы. А еще — инициатива всегда имеет инициатора. Это чеканные армейские истины, которые знает любой, хотя бы месяц отслуживший в армии человек.

Я вышел из кучи дерьма, матерясь и шипя сквозь зубы, а потом ничтоже сумняшеся, примерился, и врезал девушке по скуле, предварительно положив ее на землю возле толстенного дерева (по-моему шелковица, там все было усеяно ягодами). Бил не сильно, не для того, чтобы сломать или убить (боже упаси!), но резко, так, чтобы ее мозг (если он вообще есть у нее в черепной коробке) сотрясся, и как следствие — пошел на перезагрузку.

На какое время она вырубилась — я точно знать не могу, потому не стал терять времени, подхватил ее в прежнем режиме, и прижав к себе, как можно быстрее пошел по улице, уходя от центральной магистрали и пытаясь сообразить — как лучше выйти к нужным мне кварталам.

Этот поход я наверное буду вспоминать до конца своих дней. Это было просто ужасно. Девчонка оказалась невероятно, неподъемно тяжелой и неудобной к переноске! Она была голой, а значит, скользила в моих руках и все время норовила сползти на землю. Я нес ее как маленького ребенка, прижав к себе, но вес ее не менее сорока килограммов, а для меня, едва только поднявшего на ноги и накачавшего мышцы дальние кроссы с таким обременением были еще событием запредельным. Тяжело мне было, ох, как тяжело! Ведь приходилось идти быстро, но еще и так, чтобы никто не заподозрил наличия у меня на груди голой девицы в бессознательном состоянии.

Кстати сказать, мне еще дважды приходилось вырубать эту на удивление шуструю девушку, собиравшуюся очнуться в самый что ни на есть неподходящий момент — когда мы пересекали какую-нибудь людную улицу. Однажды чуть не попался — девица очнулась как раз тогда, когда мимо меня проезжала здоровенная черная карета с золотым гербом — очнулась, и высунула свою голову «из меня». Один из шестерых всадников в золоченых доспехах, что сопровождали карету (то ли почетный эскорт, то ли телохранители, то ли все вместе взятое) удивленно на меня оглянулся, но я в это время уже повернулся у нему спиной и пошел в узкий переулок, попавшийся на удивление вовремя. Всадник к моему облегчению строя нарушать не стал, и скоро цокот копыт растаял в дымной городской дали. Ну а я даже с некоторым удовлетворением двинул девице по сусалам. Завтра половина ее лица точно будет выглядеть сплошным синячиной. Однако это гораздо лучше, чем валяться на мостовой с переломанной шеей или раздавленной головой.

До дома добрался наверное часа за три, может даже больше. Так по крайней мере мне показалось. Я уже потерял счет минутам и часам, когда показался мой темный убогий домик, и когда я вошел во двор и подошел к двери дома — со стоном выпустил из рук спасенную черт знает кого, опустился на землю рядом с ней, тяжело дыша и мечтая только об одном — доползти сейчас до колодца, набрать воды в деревянную бадью, что стоит рядом с ним, а потом смыть с себя уличное дерьмо и липкий пот, который пропитал мою одежду так, будто я попал под хорошенький такой летний теплый ливень.

Посидев так минут пять, я поднялся и не обращая внимания на попискивающую девицу, пошел исполнять это самое свое сокровенное желание. Прямо на ходу разделся, сбрасывая с себя мокрую одежду, и минут двадцать наслаждался, поливая себя холодной водой и натираясь мочалкой, сделанной из надранного с деревьев лыка. Мыла тут у колодца не было, но идти в дом грязным мне очень не хотелось.

Затем я прополоскал одежду, вымывая из нее пот, и напоследок уже занялся своими загаженными сапогами. И это было хуже всего. Пришлось идти к сортиру и вымывать сапоги прямо над благоухающим «очком». Воняло…это не передать. Но загаживать площадку перед домом я не хотел.

Отмыв сапоги, поставил их сушиться, снова вымылся, и тут все-таки вспомнил о спасенной мной жертве торгашей, ради которой я собственно и претерпел такие страдания. Вот честно — у меня будто память отшибло, забыл про нее, да и все тут! Привык что кроме меня в доме больше никого нет, вот и…хмм…в общем, слегка лажанулся.