— Нет, мэм, — продолжал Билл, — это пустяки. Вот если бы вы были со мной в одну ночь, когда я ездил на Денвер в прежние дни! Тогда железные дороги еще не проткнули всю страну, как гвозди. Тропинка проходила прямо по вершине горы, а никакой дороги и в помине не было. У меня был старый дилижанс, набитый пассажирами до отказа — они висели даже на багажнике. Темень была — как дегтем намазано. Такой дьявольски темной ночи я больше никогда в жизни не видел. Я даже не различал в темноте собственной коренной. Единственным видимым признаком лошадей были искры, высекаемые их подковами из камней дороги. Прежде чем мы достигли вершины горы, полил худший ливень из всех, когда-либо виденных мною. Последние сотни роудов [8] до вершины лошади вынуждены были проделать вплавь. Волны так трепали старый дилижанс, что восемь пассажиров заболели морской болезнью. Но ничего страшного не случилось. Когда мы въехали на вершину, я увидел, что дорога полностью размыта. Тут и ушастый заяц не нашел бы никакой дороги. Но я вез почту, как и сейчас, и должен был поспеть, вовремя. Это была высокая гора с отвесной кручей, и там не было ни одного деревца. Я понял, что остается лишь одно — спускаться, неважно, есть там какая-то дорога или нет. На вершине горы я стегнул кнутом свою четверку и пустил ее к Денверу. О, как мы скакали! Быстрее, чем в тот раз, я в жизни своей не ездил. Коренные бежали, словно хотели оторваться от дилижанса, а передние — словно хотели убежать от коренных. Мы мчались столь быстро, мэм, что трением расплавило гайку в ближайшем ко мне переднем колесе, и это колесо самостоятельно укатилось вниз по склону, но не смогло угнаться за дилижансом и очень быстро возвратилось назад. Впрочем, дилижанс катил так быстро, что этой пропажи никто даже не заметил. Правда, весьма скоро отстало заднее колесо. И это колесо уже не смогло угнаться за дилижансом, хотя я краешком глаза видел, что оно делает для этого все, что только можно. Да, мэм, не прошло и пары минут, как оторвалось и другое заднее колесо. Но мы в тот момент мчались уже вдвое быстрее, чем когда оторвалось первое колесо. Теперь старый дилижанс летел на одном колесе и при этом держался гораздо ровнее, чем когда-либо на четырех. Когда мы были уже почти на дне, сорвалось и последнее колесо. Тут я уже перестал сомневаться, что мы встали и теперь нам не добраться до Денвера. Однако мы получили, оказывается, такой гигантский импульс движения, что потеря последнего колеса осталась столь же незамеченной, как и потеря всех предыдущих. Лошади сами несли дилижанс, как комета тащит свой хвост. Мы пронеслись вниз с горы и еще пять миль по ровной поверхности. Только после этого дилижанс — и я с пассажирами — столкнулись с землей. Разумеется, мы были вынуждены остановиться. Это оказалось весьма неприятно — удар был, я вам доложу, очень чувствительный! Но притом я не выбивался из графика. Вдруг один из пассажиров говорит мне: «Взгляни-ка вон туда, Билл! Смотри, что катится!» Я смотрю и вижу — четыре оторвавшихся колеса катятся по равнине прямо к нам. Тэк-с… Короче говоря, они устали и упали прямо рядом с нашим дилижансом. С помощью пассажиров и нескольких дополнительных гаек их вставили на место, и я доехал до Денвера на целых два часа раньше срока. Но я доложу вам, мисс, это было что-то с чем-то! Не хотел бы я снова такого рейса! Так что…
— Руки вверх!
Дилижанс замедлил движение из-за того, что дорога в горном ущелье была очень каменистая, поэтому двое мужчин с прикрытыми лицами могли спокойно стоять на пути лошадей. Они навели на кучера и его пассажирку свои устрашающие револьверы.
Диана Хендерс сидела, словно обратившись в камень. Ее глаза сосредоточенно всматривались в высокую стройную фигуру главного разбойника. Легкий порыв ветра заставил пошевелиться черный платок, скрывавший его лицо, так что она увидела (или подумала, что увидела) шрам на его квадратном подбородке. Она вовсе не боялась. Неподвижной ее делал не приземленный страх за свою жизнь, а нечто гораздо худшее — ужас, парализовавший сердце и душу. Был ли это Бык? Мог ли это быть он?
Но Бог мой, могла ли она и дальше заблуждаться? Могла ли не узнать очертания знакомой фигуры, если каждое движение, каждый жест выдавали невыносимую правду? Он молчал. Диана была рада этому как последней возможности сохранить толику сомнений. Второй разбойник отдавал краткие команды. Не приходилось сомневаться, что это Грегорио.
— Брось вниз сумку с почтой, — приказал он вознице.
Билл Гатлин подчинился. Высокий человек взял ее и отъехал за дилижанс, скрывшись из поля зрения. Пятью минутами позже Грегорио приказал им трогать.
Вот и все. Происшествие длилось каких-то шесть минут, но за этот краткий промежуток времени картина мироустройства в душе Дианы была до основания потрясена. Новая ужасная правда захватила ее — правда, которая могла бы возродить ее и поднять на волне восторга и счастья, а теперь волокла вниз, в водоворот самобичевания и боли.