Бандитская губерния

— Дело вашей матушки ведет судебный следователь господин Песков, и он все знает много лучше меня, — нашел все же выход уйти от ответа Петухов. — Он все вам расскажет и…

— Почему судебный следователь? — удивился Кокошин. — Зачем судебный следователь?

— Понимаете, в деле гибели вашей матушки не все ясно, — расплывчато ответил надзиратель.

— Ее что, убили? — вскочил со стула Владимир Игнатьевич.

И околоточному надзирателю ничего не оставалось делать, как сказать:

— Такая версия имеется…

Это был удар. Кто мог покуситься на пожилую одинокую женщину? У кого поднялась рука убить женщину, совершенно безобидную и не способную оказать сопротивления?

— Скажите, а как… — Кокошин с трудом заставил себя говорить, поскольку едва сдерживал рыдания, — …как я могу найти этого судебного следователя Пескова?

— На месте происшествия, — ответил околоточный надзиратель и тут же поправился: — То есть в доме вашей матушки. Или в соседнем доме, где остановился следователь из Москвы господин Воловцов. Это племянник вашей соседки Феодоры Пестряковой.

— Благодарю вас, — глухим голосом промолвил Кокошин и, выйдя из участка, пошел по Астраханскому шоссе пешком, хотя на Ямской площади была биржа извозчиков…

— …Я взял молоток и пошел в дом, — рассказывал Пескову Иван Федорович. — Когда городовой высаживал дверь, то оторвал с одной стороны петлю, которая крепилась на гвозди с обеих сторон. Я нашел упавший гвоздь, забил его, подправил петлю и потом поставил крюк стоймя. Он едва держался, но держался. Закрывая дверь, я в конце слегка хлопнул ею, и крюк упал в петлю, тем самым заперев дверь. Это я проделал дважды, и оба раза у меня получилось. Кстати, в настоящий момент дверь снова заперта изнутри… Преступник или преступники сделали то же самое. Лишив старушку каким-то образом чувств и завладев кубышкой, они вылили на нее керосин, естественно, на лицо и грудь, и обставили все так, чтобы создалось впечатление, будто Кокошина облилась нечаянно сама, заливая настольную лампу керосином при горящем фитиле. Потом подожгли облитую старушку и вышли из ее комнаты, поставив крюк стоймя. Они медленно стали закрывать дверь и, когда осталась щель, скажем, в ладонь, резко ее прихлопнули. Крючок упал в петлю и запер дверь изнутри. А входную дверь в квартиру они попросту захлопнули.

— Так что, сейчас дверь комнаты Кокошиной заперта изнутри? — посмотрел на Ивана Федоровича Песков.

— Именно так, — ответил Воловцов.

— Что ж, это многое меняет, — в задумчивости произнес титулярный советник. — Но лишь в нашем с вами восприятии произошедшего. Ваш эксперимент усилил версию убийства, но не совсем, поскольку факт этот с крючком, падающим при толчке двери в петлю, опять из разряда косвенных: преступники могли убить и закрыть дверь изнутри именно таким способом, а могли этого и не делать…

— Это я понимаю… — кивнул московский судебный следователь и тут же спросил: — А что с Попенченко?

— Полиция ищет, — ответил Песков. — Найдет, не беспокойтесь… Вряд ли он успел уехать из города…

Послышался стук в дверь. Поскольку тетушки не было дома, роль хозяина принял на себя Воловцов и громко крикнул:

— Открыто!

В сенях послышались шаги, затем дверь открылась, и на порог ступил господин в дорожном костюме и при кожаном дорожном саквояже…

— Вы — Кокошин? — догадался Иван Федорович.

— Да, я Кокошин, — ответил господин в дорожном костюме.

Дверь в покои Марьи Степановны Кокошиной была заперта изнутри. Воловцов с Песковым переглянулись, затем Иван Федорович резко нажал на дверь плечом, гвоздь, забитый несколько часов назад, выскочил снова, петля свесилась вниз, крюк от нее освободился, и дверь открылась.

— Да-а, — протянул Песков, уважительно глянув на Воловцова. — Мы приходим, дверь заперта изнутри, и в комнате никого нет. Эффектно.

— Благодарю вас, — произнес Воловцов и осекся, поскольку невольно взглянул на Кокошина, бледного, как свежевыстиранное полотно. — Вам плохо? — спросил он, обеспокоенный видом Владимира Игнатьевича.

— Да, мне нехорошо, — ответил Кокошин, расстегивая ворот сорочки.

— Может, присядете? — предложил Песков.

Кокошин кивнул и сел в кресло возле стола, уставившись на обгорелые доски пола.

— Был пожар? — с трудом разлепил он губы.

— Был… — Песков не знал, что ответить, только добавил: — Небольшой.

— Вы расскажете, как все произошло? — спросил Кокошин после паузы.

— А вы готовы выслушать? — посмотрел ему прямо в глаза Иван Федорович.

— Да, — нетвердо ответил сын Марьи Степановны.

— Нет, вы не готовы, — покачал головой Воловцов. — Может, позже?

— Нет, сейчас, — уже твердо произнес Кокошин.

— Хорошо, — согласился Иван Федорович. — Видите пространство возле стола между сгоревшими половыми досками?

— Да, — не сразу ответил Владимир Игнатьевич.

— На этом месте лежала ваша матушка, — как можно мягче сказал Иван Федорович.

— Она… сгорела? — Кокошин уронил голову и заплакал.

— Ее сожгли, — жестко, даже с ненавистью, произнес Воловцов. Конечно, жесткость эта и ненависть предназначалась вовсе не для сына несчастной старушки, а тем, кто это сделал.

— О, Боже…