Бандитская губерния

Перелескова 12 руб.

Шац 12 руб. + 3 руб. (долг)

Корноухов 10 руб. 50 коп.

Попенченко 10 руб. 50 коп. + 5 руб. (долг)

Квасникова 7 руб. 50 коп. + 1 руб. 20 коп. (долг)

— Надо переписать эти номера процентных бумаг и отдать их околоточному надзирателю Петухову, — сказал Иван Федорович. — Авось вплывут в каком-нибудь ломбарде или преступник станет стричь купоны с них. Тут-то мы его и возьмем…

— Я не думаю, что он настолько глуп, что немедленно начнет получать с доходных бумаг проценты, — отозвался Песков.

— Я тоже так не думаю, — кивнул Воловцов. — Но это еще один шанс выйти на убийцу. А что с Попенченко? — спросил он, когда с тетрадью Кокошиной следователи вернулись в дом Феодоры Силантьевны, ставший как бы штаб-квартирой расследования.

— Ничего пока, — ответил Песков. — Ищут. А вы… А ты на похороны Кокошиной пойдешь?

— А надо? — вопросительно посмотрел на титулярного советника коллежский советник.

— Наверное, — пожал плечами Песков.

Отпевали Кокошину в пятиглавом Николо-Ямском храме.

Вся слобода была здесь, пришли даже старики и старухи, слезающие раз в год с полатей, и то по обещанию. Духота стояла страшенная, некоторые даже во время богослужения выходили на воздух подышать. Когда стали читать Евангелие, Воловцов услышал шепот, явно обращенный к нему:

— Господин судебный следователь, а господин судебный следователь, вы на Ефимку-то гляньте. На ём ведь лица нет, стоит-шатается…

Иван Федорович огляделся и обнаружил подле себя Аверьяна Архипова. Тот взглядом указывал на Ефимку, стоящего в толпе с бледным лицом.

— На вас тоже лица нет, — прошептал в ответ Иван Федорович.

— Так у меня это от духоты, а у него — от страха, — снова зашептал Архипов. — Он дважды уже из церквы выходил отдышаться. Известное же дело: убивцы богослужение по убиенному ими человеку вынести никогда не могут, им завсегда худо делается. А когда все с покойницей прощались, он в сторонку отошел. Потому как страшится, что убиенная им Марья Степановна из гроба восстанет и на него перстом своим укажет. Такие случаи уже бывали…

— Отойдите вы со своими разговорами, — зашипел на него Воловцов. — Мешаете вы мне…

— Мотрите, — явно обиделся на судебного следователя Архипов, — как бы потом локотки не пришлось кусать…

Иван Федорович так зыркнул на приставучего мужика, что тот даже съежился под его взглядом. А потом исчез, будто испарился.

Похоронили Кокошину на Скорбященском кладбище. На поминки Иван Федорович Воловцов не пошел, поскольку близким знакомым усопшей он не числился и не хотел разговоров да пересудов за его спиной, а еще более — прямых расспросов. И так по слободе ходил слух, будто он из Москвы специально приехал расследовать ужасную смерть Кокошиной, и будто сам государь император повелел ему в специальном письменном приказе разобраться в сем деле предельно досконально и с наивысшей тщательностью, а по раскрытии дела приехать в Петербург и лично ему доложить.

Тетушка вернулась с поминок, когда стало смеркаться. Была она малость выпивши, и глаза у нее влажно поблескивали: жалко было ей свою товарку, которую погребли в холодную октябрьскую землю зараньше назначенного Господом срока.

Она долго бренчала на кухне посудой: то ли мыла, то ли складывала ее куда, а потом вошла в комнату и спросила:

— А этот-то змей пошто в церкви к тебе ластился?

— Какой «змей»? — не понял Иван Федорович.

— Да Архипов. Чего он тебе говорил?

— А-а, — протянул Воловцов, — этот-то… Говорил, что это дворник Ефимка Кокошину убил. Поэтому, мол, тот бледный такой и едва стоит, и даже проститься с Кокошиной не подошел…

— А он что, и правда не подошел проститься? — переспросила тетушка.

— А я почем знаю? — в тон ей ответил Иван Федорович.

— Врет, поди, — немного помолчав, заметила Феодора Силантьевна. — У него с Ефимкой давние счеты…

— Да какие такие давние «счеты» могут быть у сорокалетнего мужика с молодым парнем, которому и двадцати годов-то еще нет? — удивился Воловцов словам тетушки.