Бандитские жены

Между тем у девушек существовали определенные проблемы. Дело в том, что греки давно распознали, что существует русская проституция, и всячески с этим боролись. С каждым годом проблема въезда в Грецию для женщин становилась все серьезней. Если женщина каким-то образом попадала на компьютер — все, дорога в Грецию была ей закрыта, ее даже из аэропорта не выпускали. Поэтому мы не раз, когда летали в Россию и в другие страны, видели, как проверяли русских женщин до тридцати лет в аэропортах, как проверяли наличие денег в их кошельках, что являлось очень унизительной процедурой.

Естественно, девушки интересовались и нами — откуда мы приехали, что мы тут делаем. На все вопросы мы отвечали уклончиво, соблюдая меры предосторожности. Но потом, когда прошел год, мы потеряли бдительность, и иногда я стал говорить, кто я такой, что я тот самый Солоник, который сбежал из тюрьмы. Кто-то слышал про меня, некоторые делали вид, что знают, а на самом деле и понятия ни о чем не имели.

И один раз я поплатился за это, и нам пришлось срочно покинуть виллу, так как на следующий день меня вызывали в полицию. Правда, это было связано с паспортной проблемой, как я узнал позднее. Но на всякий случай мы переехали на другую виллу.

Прошло время, и пребывание в теплой гостеприимной Греции мне уже порядком надоело. Меня ничего не волновало, тянуло в Россию. К тому же такая возможность представилась, и я наконец уговорил тех людей, которые отвечали за мою безопасность, что я приеду нелегально в Россию. И это случилось в декабре 1996 года.

В Москву меня тянуло не только потому, что я соскучился по столице и хотел встретиться там со своими друзьями и знакомыми, но прежде всего — увидеть свою любимую женщину — Алену (имя изменено), с которой я жил около трех лет до ареста и побега из «Матросской тишины». Однако получилось так, что после побега наша жизнь не сложилась. Не знаю, кто виноват в том. Вероятно, от пережитого напряжения, от этой сумасшедшей жизни с резкими поворотами Алена просто не выдержала, и у нее произошел нервный срыв. Мы потом с ней много разговаривали, и Алена сказала, что она больше так жить не может, не имея права ни на что — ни на семью, ни на ребенка, ни даже на фамилию, так как я — человек вне закона, я должен постоянно прятаться, изменять свою внешность. А она этого не хочет, она хочет стабильной жизни и нормальной семьи. Но я прекрасно понимал, что этого никогда ей дать не смогу.