Бандитский Петербург

– А какие работы выполняют должники? Они ведь люди городские, к сельскому труду не привыкшие…

– Простейшие навыки они здесь получают быстро. Уход за скотом, вскапывание грядок – ничего сложного.

– Родные, близкие их не беспокоятся, не ищут?

– Они, как правило, предупреждают родственников. Перед ними выбор невеликий – либо продавать все имущество, либо поработать здесь.

– Бежать отсюда не пробовали?

– Это невозможно. Отсюда не убежишь.

– А в милицию никто не обращался?

– Мы с этим не сталкивались.

– Ну а каков сам механизм списывания долга? Сколько должник может отработать в месяц?

– Долларов 30-40. Смотря как работает.

– Тридцать-сорок?! А если долг большой, ему что, всю жизнь здесь горбатиться?

– Так и должники-то кто? Спекулянты мелкие, матрешечники, фарца разная… Ты думаешь, у них долги большие? У кого сотня баксов, у кого двести. А те, у кого долги большие, у них всегда можно натурой долг взять. Да и зачем же бизнесмена от бизнеса надолго отрывать? Он перестанет бизнесменом быть. Другое дело, привезти его сюда для краткосрочной изоляции, так у нас для этого своя темница есть, тюрьма подземная, зинданчик. Пойдем покажу…

Карабас откинул люк в полу – вниз уходила деревянная лестница.

– Залезай, посмотри…

Я начал спускаться. Погреб был довольно глубоким, по крайней мере я мог в нем выпрямиться, не боясь удариться головой. Оглядеться не успел – Карабас захлопнул люк, и я остался в полной темноте. Стало как-то холодно и, если честно, страшно. В голову полезли разные нехорошие мысли. Но я успокаивал себя тем, что, видимо, Карабас решил пошутить. Пошутит и перестанет… Стал ощупывать руками стены погреба. В одном углу наткнулся на деревянный топчан. Провел рукой по стене – звякнул металл. В стену, обшитую досками, была вбита цепь, заканчивающаяся металлическим ошейником…

Люк наверху открылся, и показалось довольное лицо Карабаса.

– Ну как, проникся?

– Проникся… А где же сами должники-то? Сейчас есть кто-нибудь?

Карабас огорченно вздохнул и развел руками:

– Сейчас, как назло, нет никого. Мы ведь не занимаемся захватом пленников для обслуживания фермы. Люди не всегда бывают должны. У нас – то густо, то пусто. Рекорд был прошлой зимой – десять человек! Теснота была страшная, и экономически невыгодно – их же всех кормить надо… Ничего, скоро новые помещения построим… Пока в стране инфляция, деньги нужно в сельское хозяйство вкладывать. Продукты нужны людям всегда…

Обедали молча, лосятина почему-то не лезла в горло. После еды стали собираться обратно. Минут тридцать Карабас что-то тихо говорил колченогому, а тот подобострастно кивал.

Волкодавы тоже получили свою порцию мяса, они жрали сырую лосятину жадно и быстро, лапы у них до самого брюха были забрызганы кровью…

– Ну что, вижу, не очень тебе моя ферма понравилась? – констатировал Карабас.

– Неужели ты сам не понимаешь… Ведь эти должники, они просто становятся настоящими рабами… Дикость какая-то…

– А Россия пока еще – дикая страна… Да и их никто не заставлял в долги влезать… Эх, Андрей, рабство – это не факт сидения на цепи. Рабство – это состояние души…

Видимо, мои слова задели Карабаса, потому что, садясь в машину, он неожиданно сказал:

– Между прочим, некоторые сюда сами просились. А некоторых семьи отдавали и еще деньги нам платили – чтобы мы их от наркотиков и пьянства отучили. И излечивали, кстати. Первый месяц били каждый день, чтобы не выли, зато потом они в человеческий образ возвращались…

«Мерседес» тронулся, и Карабас вновь предложил мне лечь поспать. Но сон не шел, несмотря на сытный обед. Через пару часов езды Карабас остановился и предложил мне пересесть за руль – он засыпал. Жена его тоже спала. Глядя на них, мирно спящих, я пытался вызвать в себе какое-то чувство гнева, но почему-то не мог. Вместо гнева ощущалась тоска…

Карабас был прав – не дороги надо ругать у нас, а машины. На скорости 110 километров в час в «мерседесе» не чувствовалось толчков от ухабов и ям, иногда казалось, что машина стоит на месте и мы не удаляемся от «Карабасовского имения». Казалось, что вся наша страна чем-то похожа на ферму Карабаса…

Дожить до рассвета