Бандиты

– Мы могли бы спасти Маркоса, но его время вышло. Даже нашему президенту пришлось смириться с этим. Но этот чертяка умел жить, что верно, то верно.

– Вот я и говорю Криспину, – отозвался Дагоберто. – Никому не воспрещается наслаждаться жизнью, лишь бы твой народ не голодал. Но так, как поступил он… Забрать все деньги и вывезти их из страны – это позор. Вот, – с этими словами он вытащил из ведерка очередную бутылку шампанского и налил Скейлсу, – я тоже сейчас наслаждаюсь жизнью. Но это совсем другое дело. Быть может, я в последний раз ем такую еду. Еще несколько дней – и я снова буду в горах, жевать сухой паек и сражаться за свободу. – Он поднял стакан. – Быть может, я последний раз в жизни пью шампанское.

– Так выпей побольше, – посоветовал ему Уолли Скейлс. – Покути последнюю ночку. Только не забудь заплатить по счету, когда будешь уезжать. – Он искоса поглядел на три мешка, лежавших на кровати – три полных и два пустых. – Сколько ты собрал, два с половиной миллиона?

– Нет, Уолли, ровно два миллиона сто шестьдесят четыре тысячи долларов, – уточнил Дагоберто. – Хватит на один бомбардировщик. Хотя, может быть, нам удастся достать по дешевке вертолет. Мы предлагали сандинистским пилотам миллион долларов, если они угонят «Ми-24».

– Кто же купится на это предложение! Они ведь понимают, что вы расплатитесь с ними пулей в голову.

– Нет-нет, ничего подобного, Уолли.

– Вы могли бы по дешевке получить за «Ми-16» полмиллиона. Знаешь где? У филиппинцев сколько угодно оружия и прочего дерьма. – Допив шампанское, Уолли Скейлс снова оглянулся на мешки с деньгами. – Не опасно ли оставлять их тут на ночь?

– Мы готовы защищать их ценой собственной жизни, – произнес Дагоберто, гостеприимно приподнимая бутылку.

Уолли Скейлс отставил свой стакан.

– Ну, мне пора бежать. Позвони мне завтра из Галфпорта, прежде чем сядешь на корабль. Позвони по секретному номеру, а потом съешь кусочек бумаги, на котором он записан. – На лице полковника проступило тупое недоумение, и Уолли поспешил объяснить: – Это шутка, Берти, шпионский юмор. Всем известно, чем мы тут занимаемся. Кое-кто из местных никарагуанцев просто вне себя оттого, что ты не обратился к ним.

– Я доверяю своим людям, – возразил Дагоберто, кивая в сторону Криспина. – Конечно, кое-кого из здешних я давно знаю, но люди меняются. Я знаю семью Криспина, знаю его преданность.

– Фрэнклину ты тоже доверяешь?

– Конечно. Что ему скажешь, то он и сделает.

– А вот он не вполне доверяет вам. Что-то в вас его смущает.

– Что, он сам так тебе сказал?

– Он сказал, будто вы говорите только о Майами, какой это большой город, сколько там блондинок и все такое.

– Фрэнклин?

– Вот что я вам скажу. Во-первых, этот парень следит за вами. Я как следует присмотрелся к нему, он любит меня, как своего большого белого брата. Вам понятно, что я имею в виду? Этот парень предан делу, он может сидеть на хлебе и воде и не станет жаловаться. Во-вторых, вы не замечаете, насколько он одинок. По-моему, он заточил на вас зуб, ребята, и именно потому, что вы не обращаете на него внимания. Ясно вам? Позовите его в номер, налейте ему стаканчик. Это же не за ваш счет, Господи боже ты мой! Понятно?

– Конечно, – ответил Дагоберто, пожимая плечами. – Что тут такого?

Уолли Скейлс двинулся к двери, но приостановился, бросив прощальный взгляд на телевизор.

– Знаете, что я заметил во всей этой филиппинской заварушке? Помните, с чего начался переворот? Я думал об этом еще вчера, когда узнал, что Джерри Бойлан был убит – прошу прощения, ликвидирован – в мужском туалете. Давным-давно, когда ирландцы взбунтовались против британцев – они называли это восстанием – Ирландская Республиканская армия захватила почту в Дублине. Это было в тысяча девятьсот шестнадцатом. А с чего начали филиппинцы, восставшие против Маркоса? Они захватили это чертово телевидение. Джентльмены, времена меняются, настала эпоха электронной связи. Теперь уже вам понадобится не видеокамера, а компьютер.

Оставшись вдвоем, никарагуанский полковник и проживающий в Майами никарагуанец кубинского происхождения снова заговорили по-испански и продолжали пить шампанское, хотя о креветках почти забыли. Дагоберто хмуро поглядывал на экран. Ему показалось было, что все еще идет передача о семействе, правившем Филиппинами, но потом он сообразил, что уже началось «Колесо фортуны».

– Думаешь, Фрэнклин что-то разболтал ему? – осторожно спросил Криспин.

– Думаю, Уолли сочиняет, чтобы мы думали, будто ЦРУ следит за нами, – ответил Дагоберто. – Мне следовало сделать вид, что я оскорблен. Так и сказать: ты меня оскорбил, может даже, впасть в раж.

– Оставь, – сказал Криспин, – в сегодняшней газете тоже пишут: интересно, попадет ли наша помощь «контрас» в руки патриотов-антикоммунистов или осядет на счетах в Майами? По мне, не стоит протестовать, пусть себе чешут языки.

– Завтра я скажу ему, что он меня обидел.

– Завтра тебе предстоит сказать Уолли совсем другое: «Меня ограбили!» Попрактикуйся, чтобы вышло с чувством. Вот так: «Этот сукин сын забрал все деньги!»