Бандиты, баксы и я

Я совершенно не думала о том, что минуту назад избавилась от трупа незнакомой мне женщины; я чувствовала только, что молода, полна сил, что вокруг меня — весенняя ночь… Я по-звериному втянула носом воздух и уловила множество пьянящих ароматов. Как хорошо весной! Хочется стать какой-нибудь лосихой и мчаться через ночной весенний лес, вдыхая умопомрачительный запах просыпающейся земли, чувствуя кожей мягкое прикосновение голых еще веток, и где-то там, в чаще, встретить своего лося…

Я передернула плечами, сбрасывая странное гипнотическое наваждение. Нужно было скорее выбираться из этого места.

Всю обратную дорогу я молчала, с удивлением прислушиваясь к собственным ощущениям. Неужели мне для полноты жизни нужно чувство опасности, риска, неужели у меня, совершенно обычной дочери бедных немолодых родителей, в глубине души таятся криминальные наклонности?

— Куда теперь? — нарушил молчание ненаглядный.

— Отвези меня домой, а сам…

— Я не могу вернуться домой среди ночи! — резко возразил он. — Мать очень больна, она разволнуется, придется возиться с ней до утра. И в ту квартиру вернуться не могу.

— Естественно, — не могла не согласиться я. — В той квартире нам с тобой делать нечего.

Я еще раз внимательно на него посмотрела. Похоже — успокоился, а что там на самом деле… Может, и не врет про мать. И, пожалуй, лучше его не отпускать сейчас одного никуда. Пусть до утра на глазах будет.

— Ладно, едем ко мне. Родители на даче, никто не помешает.

Я редко приглашаю домой своих знакомых. Даже если родителей нет дома, я смотрю глазами постороннего человека на вытертый линолеум в прихожей, прикрытый разноцветными половиками, сплетенными мамой из старых тряпок, на сшитые ею когда-то уже старенькие ситцевые занавески на кухне, на алюминиевые кастрюли, вдыхаю стойкий запах хозяйственного мыла…

Покупала я с получки и моющие средства, и новые полотенца и занавески — все напрасно. Мать прятала вещи в шкаф, а «Фейри» пользуюсь только я. Так было всегда, сколько себя помню. Все новое — в шкаф, и донашивается старое, пока не истлеет до дыр.

— Есть хочешь? — спросила я, так как неожиданно почувствовала вдруг зверский голод.

В общем, и неудивительно — последний раз ела сегодня, вернее, вчера в три часа дня.

Ненаглядный от еды отказался, но робко поглядывал на дверь ванной, душ-то принять ему сегодня так и не удалось. Пока он плескался, я обшарила кухню. Мать оставила целую латку голубцов и еще полпирога с рыбой. Все-таки приятно, когда кто-то о тебе думает…

Мы быстро разобрали постель и легли, стараясь не касаться в разговоре недавно выброшенного трупа. Ненаглядный отвернулся к стене и вскоре задышал ровно. Я же не могла сомкнуть глаз. Словно сегодня в лесу мне передались от пробуждающейся земли какие-то соки. Они бродили во мне, набухая. Я поняла, как чувствуют себя деревья весной. Вот почки растут и лопаются наконец со сладкой болью, и солнышко ласково пригревает едва появившиеся клейкие листочки…

Кровь по-прежнему бурлила во мне. Меня переполняло страстное желание любви, ну да, очевидно то, что я сейчас испытываю, называется страстью. Но к кому? Не к этой же туше, не к этому посапывающему сундуку, что лежит рядом со мной.

Я ткнула ненаглядного кулаком в бок, чтобы подвинулся, потом улеглась поудобнее.

«Нет худа без добра, — думала я, засыпая, — зато мы наконец-то расстанемся с ненаглядным навсегда. После всего, что случилось, ноги моей не будет в его квартире. Завтра я выпровожу его домой и больше никогда не увижу».

Если бы я знала, как я тогда ошибалась…

* * *

Герман включил зажигание, прогрел мотор и, не торопясь, выехал со стоянки. У самых ворот к нему бросилась молодая женщина с большой сумкой в руках.

— Шеф! Прошу вас, подвезите!

Это было так похоже на то, что случилось позавчера — девушка, сумка и эта фраза, — что Герман от страха покрылся холодным потом. Все это снова обрушилось на него: полная газа квартира, жуткая боль в затылке, мертвое женское тело на диване, ночная поездка по городу с трупом в багажнике, черный лес, жуткий плеск воды, смыкающейся над трупом… Посерев лицом, он резко вдавил в пол педаль газа и рванул вперед, чуть не сбив какую-то зазевавшуюся старуху… Однако далеко уехать ему не удалось. Перед ним вынырнул, подрезая «копейку», черный джип «чероки» с тонированными стеклами, а когда он, ударив по тормозам и чудом избежав столкновения, взглянул в зеркало заднего вида, то увидел, что сзади вплотную к нему, встала «девятка» цвета «мокрый асфальт».

Из джипа вышли двое парней в черных кашемировых полупальто: один — широкоплечий накачанный блондин, второй — худой брюнет с узким нервным лицом.

Подойдя к «копейке», брюнет наклонился и спросил:

— Что же это ты" падла, с девушкой так грубо обошелся?

— С к-какой девушкой? — заикаясь от страха, спросил Герман.

— С какой? — переспросил брюнет, удивленно подняв брови. — С той, которая тебя вежливо попросила подвезти. А что, была еще одна?

— Не знаю никакой девушки! Что вам от меня надо? — истерично закричал Герман, надеясь, что на шум кто-нибудь обратит внимание.