Бандиты, баксы и я

Дальше пересказывалась история с подземными водами, радиоактивными контейнерами и зараженной речкой Суйдой. И в заключении читателям предлагалось самим сделать вывод, кто же все-таки стоял за смертью профессора Шереметьева, и задавался традиционный, но в этой статье вовсе не риторический вопрос: «Куда смотрит милиция, если вместо того, чтобы поинтересоваться совпадением смерти профессора Шереметьева и тем, что буквально через несколько дней он должен был выступать на комиссии по строительству Центра, она почему-то так вцепилась в свидетельство пьяницы сторожа из деревни Нелидовки».

Вот и все. Я медленно свернула газету.

Вот итог расследования. Собрал материал и написал. Очень своевременная статья. Теперь милиция просто не может не заинтересоваться этим делом. Еще бы, такой шум поднялся! И это совершенно ничего не значит, что в статье нет моего имени. Рано или поздно милиция от Андрея это имя узнает.

И пойдет разбирательство…

— Нам нужно объясниться, — нарушил ненаглядный продолжительное молчание. — Почему ты раньше мне ничего не сказала?

— Чего не сказала?

— Того, что здесь написано! — Он размахивал газетой. — Это правда?

— Все правда, до последнего слова, — подтвердила я. — Я видела профессора в среду, когда ты принимал душ. Он ошибся квартирой.

— Но это значит…

— Это значит, что Каролину убили вместо меня, что ты, приведя в квартиру незнакомую девку, спас мне жизнь.

— А ты ругалась, — протянул он, и я мгновенно озверела.

— Премного благодарна вам, гражданин Стебельков, за спасение моей жизни! — заорала я и сделала реверанс. — По гроб жизни благодарна, век не забуду! И за любовь вашу и ласку тоже спасибо! И за Камасутру, будь она проклята! И за полуфабрикаты!

И за теткину квартиру!

— Я подозревал, что в наших отношениях не все гладко, — серьезно заметил ненаглядный, — все хотел с тобой поговорить… Вот прямо в ту субботу собирался…

— Что? — Я прямо задохнулась от возмущения. — Не все гладко? Я тебя ненавижу!

Меня трясет от твоего вида, от синего костюма, а от этого коричневого просто воротит. Прямо как в анекдоте: пришел в коричневом, сел в углу и испортил весь праздник!

А от твоей чистоплотности просто тошнит!

— Чем плох синий костюм? — Ненаглядный смотрел растерянно. — Нет, конечно, насчет коричневого я согласен, он мне самому не очень нравится, но зачем придавать такое большое значение одежде?

— Слушай, — сдавленным от злости голосом произнесла я, — если ты немедленно не исчезнешь, я за себя не отвечаю. Уходи, и чтобы больше я тебя никогда не видела!

— Но послушай, Катя… — Он нерешительно топтался на месте.

— Если не уйдешь, я сама спущу тебя с лестницы!

Я бросилась в коридор, чтобы открыть входную дверь, но по дороге зацепилась за сбившийся половик и шлепнулась снова на ту же многострадальную коленку. Слезы полились ручьем. Я сидела на полу и причитала, а ненаглядный пытался меня поднять, я сопротивлялась и отталкивала его. Так продолжалось минут десять, пока я случайно не бросила взгляд на зеркало в прихожей. В зеркале отражалось отвратительное зрелище: я растрепанная, с красной физиономией сижу на полу, и рот некрасиво кривится от крика.

Увидев такую картину, я отвернулась от зеркала и встала, опершись на услужливо подставленную ненаглядным руку.

Когда я вышла из ванной, ненаглядный глядел участливо и не думал уходить, а мне уже стало все равно.

— Скажи, ты так расстроилась из-за статьи? — начал ненаглядный, когда я, нахохлившись как воробей, села в кухне на стул. — Но ведь ты сама просила меня познакомить тебя с Андреем. На что же ты рассчитывала? Ведь он журналист. Катя!

В кои-то веки ненаглядный был прав: я сама пришла к Андрею, сама рассказала ему обо всем, а теперь расстраиваюсь из-за статьи. Но почему же он хотя бы не позвонил и не предупредил меня, что статья выйдет? Он посчитал, что раз Вахромеев и Палыч выбыли из игры, то опасность мне больше не угрожает, ведь он же не знал всего, что еще со мной произошло! Хотя не нужно себя обманывать. Ему просто нужно было написать статью как можно скорее, пока не забылась смерть профессора Шереметьева.

Я вспомнила, как счастлива была, когда мы с Андреем ехали в машине в деревню Хаврино. Вряд ли такое повторится.

Я посмотрела на ненаглядного:

— Скажи, тебе никогда не бывает скучно?

— Бывало иногда, — он смущенно хмыкнул, — и с тобой… Раньше я старался как-то тебя отвлечь, в разговор втянуть, а ты сидишь, как…

— Как кто? — вкрадчиво спросила я. — Как кто я сидела?

— Нет, я не могу, — открестился ненаглядный, — мне неудобно такое говорить.

— Нет уж, говори как есть, давай раз и навсегда разберемся!

— Я, конечно, зануда, — признался ненаглядный, — но ты, знаешь, тоже раньше была неинтересная, то есть не то чтобы, но, в общем…

— Грамотно излагаешь, — поощрила я, — главное, все понятно.

Он окончательно запутался и замолчал.

— Вот интересно, — задумчиво начала я, — двое взрослых людей валяли дурака, притворялись друг перед другом почти полгода, тогда как на самом деле им было дико скучно. Зачем мы это делали, а, Герман?