Бандиты эпохи СССР. Хроники советского криминального мира

Со следующего дня я начал работать по своему сегменту. В моей группе было пятеро следователей. Вкратце могу сказать, что свой сегмент по двум фигурантам мы закончили с обвинительными заключениями, хотя вначале было трудно со спецификой расследования именно этого дела.

Я не буду характеризовать все нюансы следствия по «узбекскому делу», это неинтересно. Скажу только, что по моему прибытию из группы уходил следователь по особо важным делам при прокуроре Грузии Мошиашвили, с которым я обучался на курсах повышения квалификации в Ленинграде. Единственное, он, уже в аэропорту, когда мы остались одни, тихо мне сказал: «Абдуджалилов, это не для нас. Постарайся отчалить от Хреновича. До добра это не доведет».

Позже, вникнув в суть дела, я понял: дело не имело основы, крепкой и надежной основы. Любой контакт любого лица с фигурантом воспринимался как сообщничество, совместный обед – за преступление. Оплаченный счет объявлялся дачей взятки. Принцип презумпции невиновности был предан забвению. Фраза Гдляна «У них у всех ж. па грязная. Любого можно сажать – не ошибешься» стала крылатой. Любое уголовное дело имеет определенные правила расследования. Здесь никаких правил не было. Прокурор Узбекистана Буриходжаев подписывал санкции на арест, когда в постановлении не было имени аресто-ванного. Член группы, земляк Гдляна Альберт Карташян славился тем, что мог выбить из арестованного любые показания. Понятыми выступали завербованные агенты КГБ. Только за время моего полугодового пребывания в группе трое фигурантов покончили жизнь самоубийством, и это осталось незамеченным. Вещественные доказательства по делу – ценности, деньги, золото – своевременно в банк не сдавались, что само по себе было грубейшим нарушением процессуального закона. Они накапливались в сейфах, без описи и систематизации; однажды Гдлян повез деньги и золото в Москву, и в фойе зала заседаний Прокуратуры СССР устроил «выставку». Тогда никто не задался вопросом: а с чего это деньги и ценности, вместо того, чтобы храниться в банках, лежат здесь? У всех была эйфория «успеха в расследовании узбекского дела».

При обыске изымались десятки ящиков водки и коньяка, тогда, когда продукты питания изымать было нельзя – их не принимали в магазин. Изъятые спиртные напитки бесконтрольно «уничтожались» следователями следственной группы каждый вечер.

Характерный пример: по одному из эпизодов у фигуранта по протоколу обыска было изъято 812 золотых монет царской чеканки в двух банках. Обыск и изъятие проводили Гдлян и Иванов. Но когда я стал беседовать с этим фигурантом, он мне сказал: «Абдуджабор, я знаю, ты не такой, как они. Монет было ТЫСЯЧА! По пятьсот в каждой банке! Зачем мне зарывать неизвестно сколько? Я зарыл ровно тысячу! А записали меньше. Мне всё равно уже. Но ты знай – они гребут под себя. И гребут лопатами».

После этого я написал рапорт сначала начальнику Главного следственного управления прокуратуры СССР Илюхину, потом заместителю Генерального прокурора СССР Сороке о моем освобождении из группы. Гдлян всеми силами старался не отпускать меня – мои показатели были лучшими. Кому нравится, когда такая рабсила хочет уйти?

Мои рапорта оставались без ответа, и я в Бухаре свалился в сердечном приступе. Меня положили в кардиоцентр Душанбе, после лечения я снова был откомандирован в Ташкент. В первый же день приезда я снова был госпитализирован в кардиоцентр Ташкента. Пожилой профессор, осмотрев меня, помолчал, потом сказал: «Молодой человек, сердце у вас отличное. Ваша болезнь начинается с головы. Работы всё время много, а жизнь одна».

С невероятными усилиями мне удалось вырваться из группы. Позже я слышал об аресте Карташяна, о возбуждении дела против Гдляна и Иванова, и прочих перипетиях «узбекского дела». В 1989 году ко мне из Москвы приехал представитель КГБ СССР – они откопали мои рапорта об уходе из группы. Он мне задал риторический вопрос – почему я вовремя не поставил в известность руководство Прокуратуры СССР о безобразиях, творимых Гдляном и Ивановым в Ташкенте. Вопрос его остался без ответа.

Страдающий «комплексом Наполеона» Тельман Гдлян (его рост – 157 см), в отличие от других руководителей следственных групп понял: «узбекское дело» – его «звездный час», и что немаловажно – возможность сказочного обогащения. Поэтому он не принял предложение стать прокурором Армянской ССР, вернее, согласился стать им, только с условием продолжить расследование «узбекского дела». Он вцепился в дело как клещ. И когда он официально был отстранен от расследования, снял с дела копии, что для этики следователя – неслыханный поступок. Гдлян объявлял, что никто в СССР, кроме него, не может «правильно и честно» расследовать и завершить дело. На деле же он не хотел устраняться от такой возможности сказочного обогащения, и кроме того, «пройти во власть». И всё это время рядом с ним был его «боевой заместитель» – «Шестерка» Николай Иванов.