Бандиты и бабы

Я был горд за нашу простую русскую девушку Вику. Она удивила не только меня, но и гуру-полукровку, который, казалось бы, обязан знать всё обо всех женщинах! Но русские женщины не все! Я на мгновение вспомнил о Хлястике! Способный был придурок. Тоже, наверное, когда-то подавал надежды, и, когда родился, про него тоже говорили: «Смотрите, поколение индиго.»

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

Провожать меня в аэропорт перед отлётом в Москву пришли Маша и Паша.

Паша восторгался проведёнными гастролями: уверял меня, что подобных гастролей с точки зрения заработка у него в жизни никогда не было и что он их ни за что не забудет. Я ему ответил, что тоже буду эти гастроли помнить до конца своих дней. Я не лгал! Как пелось в старинной песне «Не забывается такое никогда!». Он уговаривал меня как можно скорее вернуться и повторить проведённый нами гастрольный тур. Я обещал. Хотя понимал, что больше с ним работать не буду. Но он был из тех людей, которым легче сказать «да», чем объяснить, почему нет. Мы обо всём условились, и он, счастливый, что может заработать ещё на одну кухню, оставил нас наедине с моей «учительницей».

Эти семь дней, проведённые с Машей, были чудесными!

На несколько дней мы уехали в отель на берегу Мёртвого моря. Обнявшись, ловили «шаровые молнии» в прибрежных горах, дышали в Иудейской пустыне, когда вокруг никого не было, кроме солнца и ветра.

И всё-таки что-то от козла во мне ещё оставалось. Во всяком случае, труднее всего мне было пережить последнюю ночь. Она же была прощальной! Бог знает, увидимся ещё когда-нибудь? А у нас так ничего и не случилось с точки зрения мужиков правильных, а не просветлённых. Стыдоба!

Я снял самый дорогой номер в самом дорогом отеле Тель-Авива. Заказал торжественный ужин в самом дорогом ресторане этого самого дорогого отеля. Маша пыталась пожурить меня за моё расточительство, но у неё ничего не вышло:

— Ты так тратишь заработанные своим трудом деньги, как будто их ненавидишь.

— Э-э, нет! Я их очень люблю. И они любят меня за то, что я их трачу! И они ко мне поэтому тянутся: чувствуют себя полезными.

После ужина мы вернулись в наш номер с видом на море, забрались под одеяло на кинг-сайз-кровати, небесный режиссёр дал нам в окно лунную подсветку. Мы лежали, взявшись за руки, и старались изо всех сил не броситься друг к другу в банальные объятия. Первым не выдержал я:

— Может?..

Маша ответила не сразу:

— Нет.

— Уверена?

— Почти.

— А если?

— Не надо, прошу.

— Что же делать? Ты понимаешь, что я сейчас.

— И я.

— А если взорвёмся?

— Превратимся в свет!

— Божественная шутка!

Не буду врать, я не настолько тогда стал просветлённым, чтобы верить в свет, в который я превращусь, отказавшись от женщины, в которую почти втюхался. То есть чувствовал себя и впрямь тюхой. Правда, тюхой просветлённой.

Но я не должен был показаться Маше слабаком! И ещё я понимал, что если выдержу это испытание, всю оставшуюся жизнь буду в себя верить! Но как, как выдержать, если весь организм превратился в кабель, через который пропустили высокое напряжение, а изоляцию с него сняли? Вспомнились слова из одной роли мудреца, который ученику сказал следующее: «Когда трудно — пошути! Проблема не уйдёт, но уже не будет казаться такой нерешаемой».

Я рассказал Маше анекдот. Вообще-то я не любитель рассказывать анекдоты. Я их плохо запоминаю. Ещё больше не люблю тех, кто при всяком удобном случае вспоминает какой-нибудь анекдот и, рассказав его, сам хохочет, заставляя тем самым смеяться окружающих. Не люблю, когда мне что-то навязывают. Но ещё больше мне несимпатичны люди, которые живут чужим остроумием. И всё-таки некоторые любимые анекдоты у меня были и есть. Особенно анекдоты, которые чем-то напоминают мне мою жизнь. Вот такой анекдот я тогда и вспомнил:

— Маш, я сейчас лежу и вспоминаю один анекдот — ну точно о нас с тобой.

— Ну?..

Кто бы мог подумать, что я буду рассказывать анекдоты девушке, лёжа с ней в постели под одеялом, а в это время к нам в наше балконистое окно размером от потолка до пола протянется по морю лунная дорожка.

— Умирает очень известный человек. Ну скажем так, писатель. Но знаменитый почти как я. Короче, почти моё будущее. К нему зашёл его лучший друг и спросил: «О чём ты сейчас думаешь, в последние минуты жизни?» — «Видишь вон тот огромный шкаф напротив? Это всё книги, написанные мною!» — «И что ты этим хочешь сказать?» — «А видишь шкаф у той стены, он ещё больше! Это всё книги и журналы, в которых написано обо мне!» — «Не понимаю.» — «Знаешь, дружище, смотрю я на всё это и вспоминаю, как давным-давно, я ещё учился в институте, мы с одной девахой, будучи в колхозе на картошке, завалились на ночь на сеновал. Но у нас ничего не произошло! Знаешь, почему? Она всё время в сено проваливалась! Я никак не мог её должным образом ухватить. Короче, дружище, вот смотрю я сейчас на все эти книги в обоих шкафах и думаю: эх, ей бы тогда их все под задницу подложить, чтоб не проваливалась!»

Маша расхохоталась так, что мой кабель сразу остыл и перестал чувствовать себя кобелём.