Бандиты. Книга 1. Красные и Белые

Спорилась она и в лазарете, где орудовали десятеро. Сначала они убрали охрану, затем, по молчаливому согласию, отправились проверить больных. Медсестер резали с сожалением, но быстро, чтобы не мучились, фельдшер умер во сне. Больных и раненых били торопливо, в горло, чтобы не поднимали шума. За пятнадцать минут лазарет превратился в кладбище.

Не повезло и пилотам чепаевской дивизии, юным Садовскому и Сладковскому. Они услышали звуки потасовки на улице и через окно увидели, как казаки закололи бойцов патруля. Молодые люди растолкали своих старших товарищей и предложили проникнуть на аэродром, чтобы угнать аэропланы в Уральск и вызвать подмогу. Ларионов и Кутько, не сговариваясь, напали на молодых людей и задушили голыми руками.

Ларионов и Кутько справедливо полагали, что пилоты колчаковцам пригодятся, и оказались правы — когда все закончилось, их записали в Особую эскадрилью Уральского войска.

На всякий случай диверсанты ударной группы Белоножкина были одеты в форму красноармейцев. Чтобы случайно не напасть друг на друга, на левые рукава они повязали белые ленты.

В станицу казаки вошли одновременно с севера и запада, откуда красные в принципе не ждали нападения.

Полтора десятка маленьких — по три человека — команд были заняты атакой на караульные помещения и стационарные посты. Казаки внезапно появлялись из мокрой тьмы перед ничего не подозревающими чепаевцами, которые мыслями были уже в походе на Украину, и кололи штыками, чтобы не производить лишнего шума. Большая часть караульных помещений станицы Лбищен- ская оказалась под контролем белых за десять минут операции.

Отдельная группа из десяти казаков окружила курсантские казармы. Казаки бесшумно забаррикадировали все выходы и заняли огневые позиции с таким расчетом, чтобы легко можно было снимать вылезающих через окна людей. Над окнами подвесили емкости с керосином — на случай, если красные начнут вылезать слишком ретиво.

Дольше всего пришлось возиться с красноармейцами, которые не грелись в теплых караулках, а следовали по обычным маршрутам, однако и их казаки сняли без каких-либо осложнений. Ровно в половине четвертого с северного поста в степь с помощью электрического фонарика был подан сигнал «Улицы свободны», и в Лбищенск втянулась основная группа захвата, возглавляемая подхорунжим Белоножкиным. Рядом с ним на белой кляче без седла ехал Богдан Перетрусов.

— Дурак ты, Белоножкин, —негромко бухтел бандит. — С твоими бы орлами поезда грабить, а не всякой ерундой заниматься.

— Заткнись, — флегматично предложил подхорунжий.

Богдан решил, что пока не стоит раздражать Белоножкина, и послушно закрыл рот.

В основной группе было не менее двухсот бойцов. Конная кавалькада спокойно двигалась по главной улице, и от нее по дворам неслышно разбредались казаки. Все заранее знали, у кого какой сектор обстрела. Белоножкин не отвлекался на приказы, — все они были отданы заранее, теперь пришло время их выполнять.

Значительно поредевшая группа вышла на площадь. Дождь закончился полчаса назад, луна вновь залила все бледным светом, но и это было хорошо. Самая грязная работа сделана, осталось взять Чепаева.

Теперь все зависело от Перетрусова.

— Показывай, куда дальше, — велел Белоножкин.

— Вперед.

Богдан знал, что Чепаев никуда не переезжал, но искренне надеялся, что Лёнька воспользовался петухом и придумал, как выдернуть Богдана из лап подхорунжего. Судьба Ночкова ему никак не улыбалась.

Вот и дом Чепая. У Перетрусова зачесалась шея и предплечья: он вспомнил последний миг жизни Ночкова. Черт, куда бы, куда ткнуть пальцем, чтобы отвлечь этого мясника Белоножкина?! Впрочем, и пальцем ткнуть не удастся — руки-то сзади связаны.

Они выехали на перекресток, подхорунжий поднял ладонь. Конники остановились.

Понятно, почему — вот оно, пожарище. Богдан тотчас вспомнил сон с ребенком, кружащим вокруг печной трубы.

— Это не дом Чепаева, — негромко сказал Белоножкин, глядя на остов избы.

Перетрусов решил, что его разоблачили, и приготовился принять смерть, страшную и лютую, какую сам недавно напророчил Ночкову. Но острая жажда жизни взяла свое.

— Вестимо, не дом. Сгорело же все, — сказал Богдан.

— Это по карте не тот дом, который красные и Ночков отмечали!

— Так они врали!

— Они?! — Белоножкин выхватил шашку, и Перетрусов зажмурился.

Однако, не услышав характерного звука, с которым шашка рассекает воздух, Богдан приоткрыл сначала один, потом другой глаз и только тогда обратил внимание на то, что смутило подхорунжего и заставило принять навязанные ему правила игры. У Богдана отлегло от сердца — Лёнька научился использовать петуха по назначению.

На крыльце дома, занимавшего противоположную чепаевской (настоящей чепаевской!) избе сторону улицы, стоял конь. Животное топталось, пряло ушами и сыпало «яблоками» на две нижние ступеньки. Передние ноги стояли на самой высокой ступеньке, голова была притянута к двери, узда зажата между дверью и косяком.