Бандиты

— Я вот чего не понимаю, — сказал Каллен, — мы тут сидим, план разрабатываем… В первый раз вижу, чтобы люди собирались на дело и никто не задал самый важный, главный, можно сказать, вопрос.

— Сколько денег? — уточнила Люси.

— Вот именно! — Каллен радостно улыбнулся ей. — Я на глаз прикинул: пяти миллионов он точно не соберет.

— Я на это и не рассчитывал, — фыркнул Рой.

— Даже и половины не соберет, — упорствовал Каллен. — Сейчас у него два миллиона двести.

Повисло молчание. Потом Рой сказал:

— Тоже неплохо, а?

— Нормально, — откликнулся Джек, глядя на Люси.

Она ничего не сказала.

Тень на миг скользнула под абажуром лампы — Люси хотела выключить свет, но передумала, оглянувшись на Джека, все еще сидевшего на диване.

— Пожалуй, подожду, пока они вернутся.

— Ложись спать, я открою им дверь.

Рой и Каллен отправились поужинать. Попостившись двадцать семь лет на треске, Каллен теперь мечтал о жирных креветках. Они собирались поесть в одном ресторанчике на улице Мэгэзин, потом вернуться и пройтись вокруг дома, осмотреться. Это Рой предложил всем троим остаться на ночь у Люси, на случай, если явятся никарагуанцы и тот полунегр-полуиндеец.

— Ты не знаешь, где устроиться на ночь?

— Я могу и в кресле поспать.

— Наверху семь гостевых спален, — заявила Люси, — не говоря уж о комнатах для прислуги. Дом-то громадный, пустой, но мама не желает переезжать. Каждый день приходит уборщица, дважды в неделю — садовник. Я спросила Долорес, чем она занимается целый день. «Присматриваю за домом», — сказала она. «А что же делает мама?» — «Готовится к вечеру», — сказала она.

Люси направилась к бару, прихватив с собой стакан. Джек смотрел ей вслед, любуясь ее тоненькой фигуркой в модных джинсах и черном свитере.

Что-то в ней изменилось, но что? Другое выражение глаз, или, вернее, что-то исчезло, что прежде светилось в глазах.

— Тебе налить?

— Мне уже хватит, — отказался Джек. — Спасибо большое.

— Видел тот портрет женщины в бальном платье, что висит в холле? Это моя мать.

— Да что ты! Такая молоденькая?

— Бальные наряды почти не меняются. — Люси налила себе шерри, обернулась. — Этому портрету почти тридцать лет. Маму выбрали королевой карнавала, и она не может этого забыть. Каждый вечер наряжается и выходит на люди себя показать. Отец делает деньги и приобретает всякие ценности. Живой дуб за пятьсот тысяч долларов. Когда-то он так же купил мою мать.

Люси прислонилась бедром к бару. Черный кашемировый свитер и джинсы от Кельвина Кляйна. Вот бы спросить, не отец ли дал ей деньги на них.

— Садись, расскажи мне, что тебя мучит.

Люси вернулась, присела на краешек дивана, отпила шерри, поставила стакан на стол и села поудобнее, откинувшись на спинку. Теперь она была совсем рядом, только смотрела в сторону. Ничего, зато Джек мог любоваться ее профилем, тонкой линией носа, темными ресницами, зовущей к поцелуям нижней губой. Неужели она еще ни с кем, никогда?… Помаду не наложила, совсем не занималась своим лицом сегодня. Она медленно выговорила:

— Не нравится мне твой Рой, Джек.

— Это так тебя беспокоит?

— Нет, не слишком. Но я не понимаю, как ты можешь с ним дружить.

— Сам не знаю… Конечно, он не очень симпатичен… — «Симпатичен!» Питекантроп и то приятнее будет. — С ним нелегко общаться, он узколобый, характер у него не дай боже… Да, теперь, когда ты спросила, я и сам думаю, как мне удается с ним ладить.

— Но ты так говоришь, словно гордишься им.

— Да нет, просто не перестаю удивляться. Знаешь, человек, который всегда верен себе. Вообще-то мы теперь редко видимся.

— Он тебе нравится?

— Не то чтобы он мне приятен. Я принимаю его таким, какой он есть, вот и все. А как иначе?

Теперь Люси смотрела прямо на него.

— Нет, я не оправдываю его, — заторопился Джек. — Не оправдываю, но и не критикую. Посмел бы я критиковать!

— Ты доверяешь ему? — мягко осведомилась она.

Джек помедлил секунду.

— Если Рой что-то обещает, он это сделает, можешь не сомневаться. С таким парнем, как Рой, лучше дружить, нравится он тебе или нет, — не дай бог нажить такого врага.

— Но ведь они, на той стороне, точно такие же, — настаивала Люси. — Так какая же разница?

Джек положил ладонь на ее руку, чуть выше локтя, сжал, ощутив под теплой шерстью мягкую плоть.

— Ты же знаешь, я — тюремная пташка. И Рой сидел, а до того был полицейским. Жестокий, переломанный человек, но он спас мою задницу. Каллен — бывший грабитель банков, двадцать семь лет провел в тюрьме. А ты? Кто ты такая? Вот сейчас, сию минуту — кто ты?

Люси смотрела ему в лицо, не отводя глаз, но не отвечала.

— Ты как, уже сменила кожу?

Он дал ей еще минуту подумать, потом тихо, осторожно приблизил свое лицо к ее лицу, поцеловал ее, закрыв глаза, и она не отстранилась, она сама прижала губы к его губам, она участвовала в этом поцелуе. Джек приоткрыл глаза и увидел, как широко раскрылись ее глаза, на миг затененные пушистыми ресницами, как приоткрылись со вздохом ее губы.

— Ты уже не монахиня.

— Нет.

Джек поцеловал ее снова, так же осторожно, бережно, нежно.

— Ты становишься кем-то другим.