Банджо

- Наверное, никто никогда не готов к такому, - мягко сказал врач. - Вы хотите что-нибудь сказать своим сыновьям?

- Будьте достойными людьми, ребята, не позорьте моего имени, заботьтесь о матери. С гордостью носите фамилию Гилпин... - Он стал говорить что-то несвязное, голос срывался на рыдание. Потом снова произнес четко: - Заботьтесь о матери, о сестре, молитесь, когда положено, и работайте, работайте без передышки, все должно давать доход, приумножение.

Опиум наконец подействовал: у отца отвалилась челюсть, глаза затуманились, речь стала совершенно бессвязной. И, наконец, голос стих, как иногда неожиданно стихает в прерии ветер, гонявший пыль.

- Он умер? - спросил Мартин.

Доктор Винкельман взял старика за запястье, стал нащупывать пульс. Потом, после долгого молчания, кивнул головой.

- А какой это укол вы ему сделали? - спросил Мартин холодным и подозрительным голосом.

- Болеутоляющий. Я хотел, чтобы он не мучился так сильно. Я думал, и вы хотели, чтобы я сделал именно это. Но если вы недовольны, если вас что-то беспокоит, можете мне не платить за услуги.

- Подождите, подождите, - сказал Гэс сквозь слезы. - Не сердитесь, доктор Винкельман. Что нам теперь делать?

- Предстоит очень неприятное дело. Может быть, вам сначала стоит выпить немножко медицинского спирта.

С этими словами он вытащил коричневую бутылку из своего черного чемоданчика, открыл ее, отхлебнул и передал бутылку Мартину.

- Мне это не нужно, - отказался Мартин. - Я и без этого обойдусь. - И добавил, обращаясь к Гэсу: - И тебе не нужно.

- А мне, наверное, нужно, а не то я сейчас упаду, - сказал Гэс слабым голосом, опускаясь на колени. Он взял бутылку и сделал глоток. Спирт обжег горло и внутренности.

- Эй, хватит! - крикнул Мартин.

- Нам надо поторапливаться, - сказал врач. - Скоро сюда набежит много народу, некоторые полезут помогать, а большинство будет просто глазеть.

- Да, сэр, - ответил Гэс. - А папе всегда очень не нравилось, когда посторонние совали нос в его дела.

- Тогда, ребята, беритесь за вот то колесо и разворачивайте эту штуку... Так... на ровное место... так... а теперь подальше от этого дерева... а я попытаюсь вытащить у него из живота эту проклятую железяку.

Мартин и Гэс исправно выполняли распоряжения доктора, который пытался стащить тело с вонзившегося в него изогнутого стального шипа.

- Мартин! - По лицу доктора обильно стекал пот. - А ну-ка, поддай, вот здесь, чтоб приподнять его чуть повыше.

Мартин всем весом навалился на одну сторону культиватора, а врач, покрякивая, тянул тело в разные стороны.

- Как на крючок попался.

Уперевшись коленом в грудь мертвеца, доктор всем своим весом стал давить на тело, продолжая дергать его из стороны в сторону. Наконец сошник, по форме напоминающий изогнутый кверху наконечник стрелы, был очередным сильным рывком вырван из тела, которое тяжело отвалилось в сторону и распласталось на земле. Врач громко вздохнул.

- Мне очень неприятно, что пришлось так с ним обращаться, но он уже ничего не чувствует.

Гэс с трудом сдерживал рвотные спазмы; он старался смотреть куда-то в сторону, на известняковые столбы забора, на птиц, на зеленые листья кукурузы, подымающейся из земли, недавно освобожденной от сорняков.

Доктор быстро оттащил тело подальше от культиватора, потом платком вытер лицо отца, закрыл рот и глаза и прикрыл тело куском брезента, который достал из своей машины.

- А чего это вы так торопитесь? - спросил Мартин неприятным голосом.

- Тороплюсь? Да, вы правы, тороплюсь, и знаете почему? Сюда вот-вот прибежит ваша мать, и будет все-таки лучше, если она увидит своего мужа в таком виде, а не повисшим на культиваторе.

- Да, да, вы правы, доктор, - сказал Гэс. - А вот и мама едет. Мать, Кейти и Уестпэл - ближайший сосед на запад от их центральной фермы - ехали на телеге, на которой обычно перевозили зерно. Когда они подъехали, Уестпэл снял шляпу и кивнул врачу. Потом окинул быстрым взглядом культиватор, еще мокрый от крови сошник, прикрытое брезентом тело и снова кивнул доктору. Мать обратилась к Мартину:

- Как он?

- Он мертв, мама. Он умирал с ясной головой и почти не испытывая боли. - Мартин повторял традиционную фразу - первую из тех многих фальшивых фраз, которые придется говорить.

Мать опустилась на колени рядом с телом и открыла лицо. Казалось, отец просто спит, сохраняя гордый и надменный вид. Его волосы были лишь слегка растрепаны, глаза закрыты, легкая улыбка на чистых губах. Мать поправила седую прядь жестких волос и снова прикрыла лицо брезентом. Поднялась на ноги - при этом на мгновение у нее обнажились тонкие ноги и большие, шишковатые натруженные колени.

- Приношу вам свои соболезнования, - сказал доктор.

- А я говорил ему, что эти лошади доведут до беды, говорил... - начал было Уестпэл, но тут же замолчал, сообразив, что хотя говорит он правильные вещи, момент был совсем неподходящий.

- Да, мэм, - снова заговорил он, - я всегда уважал его за христианские добродетели, и Бог свидетель - его всем будет не хватать. Мать не слушала его. Она повернулась к сыновьям: