Банджо. Роман без сюжета

Рядом с Денгелем пристроился маленький, жилистый, матово-черный парень, тот самый, что так язвительно припомнил Банджо его недавнюю беззаботную жизнь. Он и вообще держался злобно. Остальные пояснили, что он недавно из дурки и страшно доволен прозвищем Белочка, которым они его окрестили.

Все они пробавлялись на пляже, а с ними еще куча всякого народу – белые, мулаты, черные. Финны, поляки, итальянцы, славяне, мальтийцы, индийцы, всевозможные негры – африканские негры, негры из Вест-Индии, – которых выслали из Америки за нарушения миграционного законодательства и которым боязно или стыдно было возвращаться в родные края; всех их прибило в великий марсельский порт – клянчить еду, выпивку, работу, существовать от сих до сих, где-нибудь и как-нибудь, между товарным вагоном и грузовым кораблем, между бистро и борделем.

– Но ты, мужик, не нищеброд н’какой, – заявил Мальти, кивая на банджо. – У тя вон дело в руках. У нас так никто с’собой не т’скает штуковину, с к’рой в этом г’родишке проклятущем мож’ было б деньжат срубить.

Банджо погладил свой инструмент.

– Я с ним, приятель, не расстаюсь. Это похлеще, чем дружок или подружка, это – я сам и есть.

– Коли ты хоть чуток играть могёшь, ужо не с чего тебе голодным-то шататься, – протянул Имбирёк. – Коли побренчишь по барам на Жольет и наверху, на Бомжатнике, так мигом насобираешь мелочи нам на красненькое – чтоб было в чем клюв-то помочить.

– Поглядим еще на эту скорлупку, – сказал Банджо. – Не раз и не два такое бывало, что вот уж совсем я не у дел – глядь, да и вытянет меня с самого дна. В Монреале было дело, сто лет уж в обед как, просадил, значит, на гонках всё до цента, захожу в шикарное такое заведение, сыграл – и двадцать пять как с куста. Но лучше всего было в Сан-Франциско, свободный был как птица, бренчал с тремя ребятами на гитаре, укулеле и тамбурине. Бог ты мой! Полгода проходил в трубадурах.

– Да и здесь не хуже мож’ ‘строиться, – заметил Мальти. – В г’родишке ентом, канеш, антистов повсяких хоть жопой ешь, да только ни одна собака так брякнуть не умеет, чтоб у тя затикало где надо. Давай-ка сыграй нам че-нить. Послу’ем, какой у тя звучок.

– Ну не сейчас же, – сказал Банджо. – В кафе лучше каком-нибудь, вечерком. Тут небось нельзя.

– Да льзя тут всё. П’слушай, в ентой стране ты можешь делать что ‘годно где блин ‘годно.

– Вот уж полная хрень, – ни с того ни с сего встрял Белочка. – Но играть точно можешь сколько влезет, – обратился он к Банджо.

– А винцо-то ничего так себе, – заметил Имбирёк.

– В точку: ничего себе – всё людям, – огрызнулся Белочка. Вино «ординарное столовое красное» никак не могло прийтись ему по вкусу. Выпивка играла большую роль в их общей жизни, и он пил вместе с остальными, но сам вину предпочитал сироп и по сравнению с приятелями был чуть ли не трезвенник.

– В бочках, к которым мы в доках прилаживаемся, вино не в пример лучше, – заявил он.

– Да ясен пень что лучше, болван ты черножопый, – воскликнул Имбирёк. – Там же только лучшее, в доках-то. Чистое, крепкое, никакой воды тебе. По мозгам дает сразу, не то что тут, в кафе. В кафе-то этих козявистых с зельем вечно намудрят. Выгода, понимаешь!

Банджо сыграл «А вот и да, это моя крошка». В Штатах, пояснил он, от этой песенки все прямо на головах ходят. Парни загудели, закачались. Предсказание Белочки сбывалось. В бистро потянулись грузчики, у которых был в этот час перерыв. Они расселись за длинным, грубой выделки столом, против двери, лицами к ребятам, и одобрительно прислушивались к музыке, попивая вино и поплевывая.

Мальти заказал еще вина. Имбирёк и Белочка стали друг против друга и принялись выкидывать ретивые коленца танца блэкботтом, которым выучились у негров с пароходов «Америкэн Экспорт Лайнс». Вышел хозяин, встал у дверей и, чрезвычайно довольный, щегольнул невеликим своим английским: «Славный песенка, славно играешь…»

Банджо сыграл еще одну вещицу – и вдруг прекратил, поднялся, потянулся.

– Н’жто всё?! – обиделся Мальти.

– Хорошенького понемножку; небольшая демонстрация моих талантов – эксклюзивно для вас.

– А л’баешь ты ничо так, прям наст’ящий антист.

– Я, блин, и есть артист.

Работяги смерили Банджо восхищенными взглядами, осушили свои стаканы и побрели прочь.

– Прикиньте, приперлись, значит, эти прохвосты послушать мою игру – и даже не поставили мне, – усмехнулся Банджо. – Да в Гамбурге или в Генуе я б тут втоп уже весь в спиртном.

– Лягушатники в этом смысле н’род тухлый, – сказал Мальти. – См’шные они люди. Вот с’бери ты, блин, ентую-нить ынставку – так кажная морда тебе м’дяк свой сунет, п’думаешь еще, ты се на жизь так зар’батываешь.

– Да в жопу ихние медяки, – откликнулся Банджо. – Я думал, они хоть за выпивку заплатят, песенка-то славная, чего спасибо не сказать?

– Я те ‘бъясняю, в смысле пр’ставляться тут н’род неп’дходящий, не то что мы с т’бой на том б’регу при’ыкли, – сказал Мальти…